Теперь про семьи промышленных наёмных рабочих
1. Возникновение промышленного наёмного труда
2. Влияниепромышленной революции на семейную жизнь: связи и разрывы
2.1. Семьи текстильных рабочих
2.2. Семьи горных рабочих
3. Семья фабричных рабочих
3.2. Доход и жизненный стандарт
3.3. Домашнее хозяйство, материнство и работа
3.4. Дети фабричных рабочих
3.5. Взаимоотношения полов, выбор партнера и вступление в брак
[За книгу спасибо Илье Викторовичу Смирнову]
Обратите внимание, что структура рабочей семьи прямо противоположна таковой буржуазной, описанной Зидером в предыдущей главе. Там мы видим строго разделение частного пространства семьи от работы мужчин, рождающее идею «естественного различия» нравов и склонностей у обоих полов, защиту детей от «вредного влияния улицы», отсюда индивидуализм и презрение к низшим классам, не способным сие обеспечить, в половой морали - «законный брак» вместо любви. У первых же, «открытые семьи», когда углы, койки, а то и комнаты всё время сдаются чужим людям, с которыми надо уметь уживаться, отсюда коллективизм (Ленин в Европе как раз жил в таких семьях рабочих), «кочевое жильё» при отсутствии частного пространства как дома, так и на улице, отсюда стремление к социализации быта, свободная любовь при ответственности парней за возлюбленных, контролируемой коллективом.
Правда, семьи эти парни и девушки продолжают создавать традиционные, с типичным для них угнетением женщин и, мягко говоря, не лучшим положением детей; плюс традиционные семьи максимально страдают при безработице, кризисах и т.п.: мужчины деградируют, женщины надрываются. Отсюда требование освобождения женщины при социализме; т.е. все лозунги коммунистического и социалистического движения вырастают не из абстрактных идей, но из реальных нужд рабочего класса, и распространяются на всё общество по мере того, как этот класс собственной борьбой подрывает и «социализирует» капитализм, а в ряде стран и сокрушает вовсе, создавая бесклассовое общество.
Интересен ещё один момент: в описываемый период женщина была угнетена что в рабочей, что в буржуазной (включая мелко-) семье, но очень по-разному. В первом случае они просто надрывались на работе, включавшей производство, домашний труд, плюс подготовка своих мужчин к их работе, которая не легче первого и второго, но могли достигать реального равенства через участие в общей борьбе, где бывали инициаторами и лидерами (ibid., стр.175-176). Во-втором – это проблемы неполноправия в семье и несчастья в браке, вроде описанных в автобиографии Айседоры Дункан:
«Я никогда не видела отца, так как мать с ним развелась, когда я была еще грудным ребенком. Однажды, когда я спросила одну из своих теток, был ли у меня когда-либо отец, она мне ответила: «Твой отец был чертом, погубившим жизнь твоей матери». С тех пор я стала себе рисовать отца в виде черта с рогами и хвостом, точно из книги с картинками, и всегда молчала, если дети в школе говорили об отцах. Когда мне было семь лет и мы жили в двух пустых комнатах на третьем этаже, я как-то услышала звонок у парадной двери и, выйдя в переднюю, чтобы открыть, увидела очень красивого господина в цилиндре. Он спросил:
– Не можете ли вы мне указать квартиру г-жи Дункан?
– Я дочь г-жи Дункан, – сказала я в ответ.
– Неужели это моя принцесса Мопсик? – спросил незнакомец. (Так он называл меня, когда я была еще крошкой.)
И он внезапно обнял меня и стал покрывать поцелуями и слезами. Я была поражена таким поведением и спросила его, кто он такой? Со слезами на глазах он мне ответил: «Я твой отец».
Я пришла в восторг от такой новости и побежала рассказать семье.
– Пришел человек, который говорит, что он мой отец.
Мать встала, бледная и взволнованная, и, пройдя в другую комнату, заперлась в ней на ключ. Один из братьев спрятался под кровать, а другой в шкаф, в то время как у сестры сделалась истерика.
– Скажи ему, чтобы он уходил, скажи, чтобы уходил, – кричали они.
Мое удивление было очень велико, но, как вежливая девочка, я вышла в переднюю и заявила:
– У нас дома неважно себя чувствуют и сегодня никого не могут принять.
Тогда незнакомец взял меня за руку и предложил пойти с ним пройтись. Мы спустились по лестнице на улицу. Я шла рядом с ним вприпрыжку, растерянная и восторженная, при мысли, что этот красивый господин – мой отец и что у него нет ни хвоста, ни рогов, каким я себе всегда его представляла. Он меня повел кондитерскую, напичкал мороженым и пирожными. Я вернулась домой в состоянии дикого волнения, но нашла домашних в мрачном и угнетенном настроении.
– Он просто очаровательный человек и завтра снова собирается за мной зайти, чтобы угостить мороженым, – paссказывала я.
Но домашние отказались его видеть, и он, немного погодя, вернулся к другой своей семье в Лос-Анджелесе. Я несколько лет не видела отца после этого случая, как вдруг он появился снова. Мать теперь смягчилась настолько, что согласилась ним встретиться, и он нам подарил прекрасный дом с большими залами для танцев, с площадкой для тенниса, с амбаром и ветряной мельницей. Подарок объяснялся тем, что отец разбогател в четвертый раз. В своей жизни он три раза богател и три раза все терял. С течением времени и четвертое богатство пошло прахом и с ним пропали дом и все остальное. Но на несколько лет, пока мы там жили, дом этот послужил нам убежищем между двумя бурными этапами жизни.
Перед его разорением я, время от времени встречаясь с отцом, узнала, что он поэт, и научилась его ценить. Среди его произведений находилось одно стихотворение, которое заключало в себе как бы предсказание всей моей карьеры.
Я передаю отрывки из биографии моего отца, потому что эти впечатления ранней молодости оказали огромное влияние на мою последующую жизнь. С одной стороны, я насыщала ум чтением сентиментальных романов, тогда как с другой у меня перед глазами был живой пример брака на практике. Над всем моим детством, казалось, витала мрачная тень загадочного отца, о котором никто не желал говорить, и страшное слово «развод» глубоко запечатлелось на чувствительной пластинке моего разума. Я пыталась сама найти объяснения всему этому, так как никого не могла расспросить.
Большинство романов, которые я читала, кончались свадьбой и блаженным счастьем, о котором не имело больше смысла писать. Но в некоторых книгах, вроде «Адама Вида» Джорджа Элиота, встречалась невыходящая замуж девушка, нежеланный ребенок и страшный позор, ложащийся на несчастную мать. На меня сильно подействовала несправедливость по отношению к женщине при таком положении вещей, и я тут же решила, согласовав это с рассказом о своих родителях, что буду жить, чтобы бороться против брака, за эмансипацию женщин и за право каждой женщины иметь одного или нескольких детей по своему желанию и воевать за свои права и добродетель.
Для двенадцатилетней девочки приходить к таким выводам кажется очень странным, но жизненные условия рано сделали меня взрослой. Я стала изучать законы о браке и была возмущена, узнав о том состоянии рабства, в котором находились женщины. Я стала вглядываться в лица замужних женщин, подруг моей матери, и на каждом почувствовала печать ревности и клеймо рабы. И тогда я дала обет, что никогда не паду до состояния такого унижения, обет, который я всегда хранила, несмотря на то, что он повлек за собой отчужденность матери и был неправильно понят миром.
Уничтожение брака – одна из положительных мер, принятых советским правительством. Двое лиц расписываются в книге, а под их подписями значится: «Данная подпись не влечет за собой никакой ответственности для участвующих и может быть признана недействительной по желанию любой из сторон». Подобный брак является единственным договором, на который могла бы согласиться свободомыслящая женщина, и брачное условие в такой форме – единственное, мною когда-либо подписанное.
В настоящее время, насколько мне известно, эти взгляды более или менее разделяются всеми свободомыслящими женщинами, но двадцать лет тому назад мой отказ выйти замуж и лично поданный пример права женщины рождать детей вне брака порождали крупные раздоры».
«Моя жизнь. Моя любовь»
Правда, в традиционной семье, идущей из докапиталистических формаций, с властью домохозяина, освящённой религией и правом собственности, угнетены не только женщины. Зидер показывает, что была ещё одна категория лиц, вполне себе мужчин, которым отказывали в правах по той же самой причине, что женщинам («избыточная эмоциональность», «несамостоятельность ума», «неспособность себя контролировать, нужда в защитнике» и пр., подаваемые как естественные склонности). Это прислуга, живущая под крышей хозяина, и подмастерья. Только после долгой борьбы эти люди добились политических прав буквально за мгновение до получения их женщинами: в Центральной Европе к началу ХХ века, в Восточной Европе и на Балканах – только после 1945 г., когда советское освобождение разом смело все пережитки феодализма. См. аналогичное положение детей и батраков в семьях крестьян.
Поэтому господство основанное на праве собственности (угнетение бедных богатыми в целях эксплуатации) есть причина, угнетение женщин мужчинами, нацменьшинств титульной нацией (воспроизводящее предрассудки-стереотипы, маскирующие эксплуатацию представлением её как «естественного хода вещей») – следствие, не наоборот. Хотя психобиологический механизм, формирующий эффекты угнетения, позволяющий им сохраняться ещё долго после достижения формального равенства (в пределе – неопределённого долго, в силу независимости каналов духовного воспроизводства, если только та сила, что добилась формального равноправия, не проводит специальной политики по его превращению в реальное равенство, как то делали большевики) одинаков для всех форм угнетения, как в главном – классовом, так и в производных.
Комментарии (0)