Исламизм и хиндутва в сфере образования

В продолжении тем преподавания теории эволюции в клерикализирующихся странах Ближнего и Среднего Востока, и ультраправого дрейфа в современной Индии

«С конца XX в. во многих странах исламского мира происходит ползучая исламизация, а в Индии, соответственно, индуизация общественной жизни, включая сферу государства. Это процессы повышения социальной роли религии, которая преобладает в той или иной стране. Они ведут к размыванию принципа лаицизма, то есть секуляризма, отделенности религии от разных сфер общества. В свою очередь, это повышает риск усиления в обществе радикализма – крайних взглядов, не допускающих инакомыслия.

Процессы исламизации и индуизации идут как снизу, так и сверху. С одной стороны, принципы жизни по шариату или индуистскому обычному праву распространяют неправительственные организации вроде «Братьев-мусульман» (араб. «Аль-Ихван аль-муслимун») в Египте или «Союза национальных добровольцев» (хинди «Раштрия сваямсевак сангх», РСС) в Индии. Это распространение отвечает запросам определенной (и немалой) части общества. В условиях углубления социально-экономической поляризации и разбалансирования мирового порядка, общества находятся в поисках самоидентичности и подчас видят средство утвердить ее в строгом следовании религии. Но при этом возникает соблазн провозгласить принцип «Кто не с нами, тот против нас». Укрепляется образ «другого» со знаком минус. Это путь к радикализации и нетерпимости.

С другой стороны, в ряде регионов государства и политические партии стали учитывать эти тенденции. В одних странах, таких как Египет при президенте Хосни Мубараке (1981–2011), Пакистан, начиная с Мухаммада Зия-уль-Хака (президент в 1978–1988), или Индонезия, начиная с Мухаммада Сухарто (президент в 1968–1998), они стремились или стремятся перехватить инициативу, присвоить повестку, укрепить этим свои позиции. В других странах, таких как современная Турция при Реджепе Тайипе Эрдогане (в должности премьер-министра, затем президента возглавляет страну с 2003 г.), Египет в недолгое президентство Мухаммада Мурси (2012–2013) или современная Индия при Нарендре Моди (премьер-министр с 2014 г.), организации с достаточно радикальными взглядами сами пришли к власти. В Турции это Партия справедливости и развития (ПСР), в Индии – Индийская народная партия (Бхаратия джаната парти, БДП). Мурси представлял политическое крыло «Братьев-мусульман».

Одна из сфер, наиболее затронутых исламизацией и индуизацией общественного пространства, – образование (начальное, среднее, высшее). Причина понятна: радикальные силы стремятся получить в руки мощный инструмент распространения своих взглядов. Исламский радикализм в XXI в. распространяется не только через мадрасы – негосударственные религиозные школы. С усилением влияния исламистов разной степени радикальности и тем более с приходом их к власти проникает он и в систему государственных учебных заведений. Сегодня исламисты того или иного толка находятся у власти в Турции с 2003 г. (ПСР), Газе как части Палестины с 2006 г. (движение ХАМАС), Афганистане с 2021 г. (движение «Талибан»), не говоря о ваххабитских монархических режимах Саудовской Аравии и малых арабских стран Персидского залива. К этому надо добавить Иран, хотя взрыв радикализма, который сопровождался экспортом исламской революции, там, по сути, закончился [это неверно, он продолжается в Ливане, Газе, Йемене, Сирии, исламистские движения ХАМАС, Хизбалла, хуситы — иранские прокси].

Яркий пример наступления радикалов на систему образования сегодня – Турция. Хотя Эрдоган отрицает исламистскую направленность идеологии своей партии, образовательные программы в стране год из года приобретают все более религиозный характер [21, p. 9]. Одним из мероприятий в ходе реформы образования 2012 г. было возвращение сети религиозных школ Имам Хатип, готовящих имамов и проповедников, права давать среднее образование. Между 2003/2004 и 2015/2016 учебными годами число таких заведений благодаря политике ПСР выросло на 588%, с 452 до 3110 [10, p. 192]. Достигнуто это во многом за счет простого перепрофилирования светских школ.

На школы Имам Хатип (где учатся старшеклассники 14–18 лет) приходится всего 11% школьников страны, зато 23% государственных расходов на среднюю школу [16]. В сферу воспитания и образования в Турции постоянно вмешивается государственный орган Диянет – Управление религиозных дел. Например, он одобрил чтение духовных курсов в общежитиях государственных университетов, а также учредил «коранические детские сады». Правящая ПСР видит исламизм как одно из орудий усиления популярности внутри страны и повышения ее влияния в исламском мире.

В вузовских программах Турции сокращена доля философии; как убедительно объясняют критики, сделано это, чтобы притупить критическое мышление и способность к политической мобилизации. В школьных учебниках теперь ведущая фигура – более не основатель республики и ее первый президент (1923–1938) Мустафа Кемаль Ататюрк, а Эрдоган. Кстати, хотя Кемаль тоже правил автократическими методами, светская идеология Турецкой Республики включала принципы демократии: двумя из «шести стрел» кемализма были провозглашены народность и республиканизм. Исламизация же идет рука об руку с продвижением принципа вождизма.

Вообще социальная инженерия через систему образования старается убрать из общественного сознания определенные идеи, исторические события, деятелей и заменить их угодными власти. Дошло до того, что в духе инициатив проправительственного профсоюза работников образования и науки из школьной программы изъят курс «Дарвин и теория эволюции» [21, p. 10].

Турецкая ПСР идейно уходит корнями в старейшую радикальную организацию исламского мира. Это египетские «Братья-мусульмане» – основанная в 1928 г. организация салафитской направленности, то есть фундаменталисты, стоящие за возврат к идеалам общества эпохи пророка и четырех праведных халифов (VII в.). При попустительстве Мубарака «Братья-мусульмане» укрепляли влияние в Египте еще с 1980-х гг. через разветвленную сеть социального обеспечения – включая создание частных школ. После военного переворота 2013 г. власти нанесли этой сети ряд ощутимых ударов.

Недавно даже власти Саудовской Аравии приняли меры против расползания по их стране образования в духе «Братьев-мусульман»: изымали книги из программ, переводили учителей на непедагогическую работу. На первый взгляд это может показаться странным, так как ваххабиты – тоже исламисты. Но салафитская версия ислама пугает саудовских ваххабитов, так как трактует как отступников правителей, имеющих дела с «неверными». В торговом и финансовом отношении Саудовская Аравия интегрирована в западноцентричный мир весьма тесно, не говоря о пяти военно-воздушных базах США на ее территории.

В то же время династия Саудов сама жертвует крупные суммы на образование во многих исламских странах – образование в ваххабитском духе. В конечном счете этот дух тоже содействует нетерпимости к «неверным». К настоящему времени на средства Саудовской Аравии по всему миру учреждено более 2 тыс. исламских школ [6, p. 50]. Недаром из 19 террористов 11 сентября 2001 г. в США 15 были саудовцами.

Схожие процессы исламизации образования отмечены в Пакистане. Так, школьные учебники по истории страны начинаются с вторжения на Индийский субконтинент арабского полководца Мухаммада бин Касима (695–715) в 711 г., а индуисты и сикхи впервые упоминаются лишь как совершители резни мусульман в ходе раздела Индии 1947 г. (О том, что мусульмане тоже резали индуистов и сикхов, нет ни слова.) Уже в 1990-е гг. основатель Пакистана Мухаммад Али Джинна (1876–1948), который на деле был вестернизованным секулярным политиком, изображался как приверженец консервативных религиозных взглядов. В учебнике по обществоведению для 6-го класса говорилось:

«Мусульмане завоевали Индию и поселились здесь, и между индуистами и мусульманами не было ничего общего» (цит. по: [18, p. 80]).

Не сказано, что мусульманская община Индии сложилась главным образом за счет не миграции извне, а обращения в ислам ее жителей-индуистов, поэтому язык, обычаи и материальная культура двух религиозных общин разнятся не сильно. В пакистанской провинции Хайбер-Пахтунхва в 2014 г. под влиянием антисекуляристской партии «Джамаат-и-ислами» («Исламское общество») в учебники 13–14-летних школьников вернули ранее изъятые оттуда стихи о джихаде [4].

Даже в Индонезии, где ислам в силу удаленности от очага возникновения и влияния ранее распространенных религий всегда носил мягкий характер, исламизация образования и вообще публичного дискурса с 1970-х гг. объективно ведет к понижению градуса терпимости к другим религиям [20]. Схожие процессы наблюдаются в соседней Малайзии. Там они осложнены этническим фактором: политики, которые представляют малайское большинство населения, используют ислам как политический инструмент, вызывая отторжение у китайской и индийской общин страны.

Тенденции ревайвализма, то есть обращения к прошлому, причем мифологизированному, набрали силу и в стране, которая входит по большей части (но не целиком) в другое цивилизационное поле, – в Индии. Процессы переформатирования общественной жизни, которые особенно активно идут с 2014 г., с победы на общенациональных выборах проиндуистской партии Бхаратия джаната, называют «шафранизацией» (шафрановый, оранжевый, цвет – священный цвет индуизма). Она выражается в подчеркивании роли индуистского большинства населения во всех сферах общественной жизни. Позиция коммуналистов¹, а теперь и государства, в том, что Индия – страна только индуистов. Это центральный элемент идеологии индуистского национализма – хиндутвы (хинди «индуистскость»).

Шафранизация сильно затронула образование. В школах и вузах преподается хиндуцентричный взгляд на мир. Он подчеркивает различия между индуистами и адептами всех остальных религий, а также превозносит индуизм как колыбель мировой мудрости. При премьер-министре Моди переписаны многие школьные учебники по истории и обществоведению: акцентируется величие индуистской цивилизации, а вклад мусульман, христиан, сикхов и других конфессий принижается.

Конечно, согласно последней переписи населения Индии (2011 г.), индуисты составляют абсолютное большинство – 80%, но пятая часть приходится все же на другие религиозные общины: мусульмане насчитывают 14%, христиане и сикхи – по 2%, буддисты – 1%, джайны и прочие – 1% [14]. Какую бы роль ни сыграли мусульмане в Индии, в политическом отношении история Индостана XIII–XVIII вв. – это история преимущественно мусульманских властных структур.

Между тем, например, в западном штате Махараштра в учебниках по истории для 7-го класса период Могольской империи при шахе (1556–1605) Акбаре урезали до трех строк, а в штате Уттар-Прадеш его убрали вовсе. Резко сократил изучение этой эпохи и Делийский университет. Кое-где даже утверждаются факты, противоположные истине. Так, в северо-западном штате Раджастхан в учебнике по обществоведению для 10-го класса сказано, будто в сражении Акбара (мусульманина) с раджпутским князем Пратапом (индуистом) при Хальдигхати 1576 г. победил второй, а не первый [8, p. 177–178].

Как отмечают критики, индийское прошлое изображается сегодня не как эволюционный процесс, события и фигуры произвольно вытаскиваются с нарушением исторической последовательности, чтобы проиллюстрировать какой-то тезис. Патриотизм отождествляется с ненавистью и местью [17, p. 20]. Так, в родном для Моди штате Гуджарат, где он с 2001 по 2014 г. был главным министром, в школьных учебниках по обществоведению проводилась идея тесной связи терроризма и мусульманской идентичности [19, p. 104].

А в годы правления БДП в Раджастхане совет штата по образованию убрал из учебников по истории все упоминания первого премьер-министра Индии (1947–64), поборника секуляризма Джавахарлала Неру, зато обильно снабдил их упоминаниями основателя хиндутвы Винаяка Саваркара (1883–1966) [15].

Когда в 2021 г. университетская комиссия по грантам выпустила обновленную учебную программу по истории, ряд ученых и студенческих сообществ по всей Индии подвергли ее критике за предвзятость. Повышенное внимание программа уделяет ведической религиозной литературе; любопытно, что «не ко двору» пришлись не только Моголы и другие мусульманские правители, но и древние тексты, которые считаются инклюзивными и секулярными, такие как трактат об экономической политике и военной стратегии «Артхашастра» и трактат по Аюрведе «Чарака-самхита».

Некоторых возмутило, что из списков научной литературы выкинуты работы маститых историков, таких как Рам Шаран Шарма (1919–2011) и Ирфан Хабиб (род. 1931), но включены менее известные авторы, в том числе имеющие репутацию сторонников РСС [11].

Хотя мусульмане действительно нередко приходили в Индию как захватчики, их историческая роль в образовательных программах сегодня демонизируется.

В лучшем же случае это просто забвение. Так, в юго-западном штате Карнатака правительство БДП исключило из учебника истории для 7-го класса главу о правителе Майсура (1782–1799) Типу Султане. Раньше он считался героем сопротивления британскому завоеванию. Формально убрали его в рамках облегчения учебной программы на 30% из-за пандемии. Под тем же предлогом Центральный совет среднего образования Индии постановил исключить из программы государственных школ тематику демократических прав, федерализма, секуляризма и гражданства – концепций, которые составляют ядро индийской конституции, но иногда расходятся с идеологией БДП.

Как отмечено выше, исламизация идет рука об руку с принципом вождизма. Характерно это и для индуизации. В образовательных программах по истории правительство БДП поощряет выпячивание монархических фигур в ущерб пониманию массовых процессов; проводится мысль, что своим устроением индийское общество издревле обязано раджам, а не народу (вариант просвещенного абсолютизма). Это связано с современной политической ситуацией: народ приучается к мысли, что есть люди, которые примут все важные решения за него.

Славословие индийской цивилизации не знает границ. В программах по естественным наукам кое-где утверждается, что иные физические законы были открыты еще в древней Индии. По заявлению самого Моди в 2014 г. миф о Ганеше (перестановка богу слоновьей головы) свидетельствует о том, что в древней Индии существовала пластическая хирургия. Дошло до того, что среди учебных материалов на сайте Общества преподавателей наследия Индии есть слайд, озаглавленный «Снимки моста Рамы, сделанные НАСА!». На нем изображение героев древнеиндийского эпоса «Рамаяна» Рамы и Ситы наложено на старый аэрофотоснимок якобы подводных руин мифического моста между полуостровом Индостан и островом Шри-Ланка [19, p. 109]. Согласно геологии, этот мост представляет собой естественным путем сформировавшуюся цепочку известняковых отмелей. [Ещё эти гг. говорят, что у древних индусов были аэропланы, технологии стволовых клеток и Интернет; сразу вспоминаются «древные укры», вырытое ими Чёрное море, «Христос был украинцем» и прочий националистический кал в общественном сознании соседей снизу. Другой пример: «Правительство Индии выделило грант на исследование влияние мантр и какой-то злофакучей пранаямы (не выговоришь же, ироды хтонические!) на исцеление от Ковида-19. Чтобы масочек не носить, видимо.», с понятными следствиями (1, 2). А вот третий: и таких очень много.]

При этом ставится знак равенства между цивилизацией индийской и индуистской. Так, ветеран РСС Динанатх Батра (род. 1932), которого после победы БДП на парламентских выборах 2014 г. поставили во главе комитета по реформе образования, тут же ввел в 7–12-х классах по всей стране учебники по нравственности, написанные им ранее для школ Гуджарата. Начинаются они с восхваления индуистской богини Сарасвати, но Батра отрицал проявление в этом какой-либо индуизации.

«Каждая часть богини – символ какого-либо качества, которое должен воспитывать в себе ученик... Какой благомыслящий мусульманин не хотел бы иметь таких качеств?» (цит. по: [8, p. 177])

– софистически вопрошал он. Сторонники хиндутвы вообще настаивают, что именно они – истинные секуляристы, тогда как члены ныне оппозиционной партии Индийский национальный конгресс – лишь псевдосекуляристы, поскольку одновременно ущемляют интересы индуистского большинства населения и пытаются снискать его расположение [1, c. 33].

У процессов индуизации общественной жизни в целом и образования в частности критиков в Индии немало. Их противники не ограничиваются вербальным ответом. В 2013–2015 гг. три известных интеллектуала, выступавших против мракобесия и коммунализма, были убиты. Реагируя на вялые действия властей по привлечению убийц к ответственности, пять членов Литературной академии Индии вышли из ее совета, а 35 писателей по всей стране вернули государству присужденные этой академией награды в знак протеста против растущей атмосферы нетерпимости [13].

Все сказанное относится к государственной образовательной системе Индии. Но как в исламских странах существуют сети негосударственных школ радикальных организаций, так и в Индии помимо государственных есть сеть школ РСС.

(До перехода на государственную работу в сфере образования упомянутый Д. Батра как раз возглавлял образовательное крыло РСС – Видья Бхарати.)

В этих школах учебный план отличается совсем неприкрытым радикализмом. Более того, хиндутва выплескивается уже за пределы Индии. Так, в 2016 г. Индуистский американский фонд попытался убрать из учебников 6–7-го классов по истории для индийской диаспоры в Калифорнии термин «далит» (хинди «угнетенный») [5]. (Так называют себя члены «неприкасаемых» каст в борьбе за улучшение социального положения.) [А вот сейчас пробуют убрать теорию эволюции — обычную жертву роста клерикализма (г-н министр образования прямо назвал её «ложной»), учёные протестуют, но в условиях роста реакции они мало что могут]

Приверженцы хиндутвы смотрят на кастовую систему как на освященное религией общественное устройство. Однако здесь их попытка подмять под себя образовательную систему не удалась. Исламизация и индуизация образования – иллюстрации экспансии феномена, который вслед за немецким социологом Вильгельмом Хайтмайером (род. 1945) называют «параллельным обществом». Сам он понимает под этим минимизацию контактов какого-то этнического или религиозного меньшинства с обществом, куда это меньшинство влилось в результате миграции.

Однако недавно группа исследователей из Москвы и Петербурга расширила понятие «параллельного общества» и применила его к глобальному конфессиональному геопространству [2]. В их концепции параллельное конфессиональное сообщество вступает в конфликт со светскими правовыми и социальными нормами государства и пытается подменить их своими. В свете этой концепции часто смотрят на мусульманскую диаспору Европы, но применима она и к странам Азии, к наступлению религиозных радикалов на государство западного типа.

К слову, пробуждается радикализм даже в цивилизационном поле религии, которая во всем мире ассоциируется с терпимостью и квиетизмом, – буддизма. На Шри-Ланке и в Мьянме растет напряженность между буддийским большинством населения и мусульманской общиной, в которой буддисты видят угрозу. В Мьянме буддийская организация Ма Ба Та («Ассоциация по защите нации и религии»), которая агитирует против присутствия мусульман в разных сферах общественной жизни, задействовала свою сеть школ дхаммы (буддийские воскресные школы) [12]. На Шри Ланке Боду Бала Сена («Армия буддийской силы») настаивает, что историю и другие дисциплины в школах должны преподавать монахи.

Отмечают и подъем иудаистского религиозного этнонационализма в Израиле, что тоже проецируется на сферу образования [3].

Все это нагромождает препятствия на пути диалога цивилизаций в то самое время, когда этот диалог так нужен. Мало того что это происходит внутри той или иной страны. В Турции, например, образовательная реформа 2012 г. сделала экзамен по религиозной культуре и этике обязательным по окончании 8-го класса школы. Поскольку данный предмет навязывается с суннитской точки зрения, это ставит в невыгодное положение пять религиозных меньшинств, включая алевитов – почитателей халифа Али и 12 имамов, которые насчитывают 15–20% населения Турции [9]. В Индии студентов-мусульман заставляют сдавать экзамены в священный для них месяц рамадан; немало вопросов при проверке знаний сформулированы исходя из идеологии правящей БДП, например:

«Почему Бабри масджид – не мечеть?»².

Вопрос уже заряжен ответом. Неудивительно, что как реакция на это по мусульманской общине Индии расползаются идеи деобандского толка ислама с его нетерпимостью. (Деобанд – город недалеко от Дели, где в XIX в. был основан исламский университет, дар-уль-улум, с учебной программой фундаменталистской направленности.)

Возникает замкнутый круг. Более того, эта ненастроенность на диалог цивилизаций внутри стран неизбежно транслируется вовне. Результат – непримиримые позиции ряда государств в отношениях со странами, которые принадлежат к другому цивилизационному полю или придерживаются другого толка той же религии. Пример первой ситуации – перманентный конфликт Индии с Пакистаном, пример второй – непростые отношения суннитского Афганистана при талибах с шиитским Ираном.

Мифологизация преподаваемой истории, подчас буквальная (включение мифологии в изложение истории страны или народа), закрепляет непримиримость, сокращает число «точек пересечения», возможности компромисса. Так поиски национальной и религиозной идентичности сопровождаются складыванием образа врага – внутреннего и внешнего. Образ врага удобен тем, что при опоре на него можно формировать собственную идентичность, а также тем, что на врага можно списать практически все социально-экономические и прочие неудачи.

Можно сказать, что образ врага – одна из непременных скреп «воображаемого сообщества» (термин британского социолога Бенедикта Андерсона, 1936–2015), которое пытаются строить приверженцы исламизма и хиндутвы. Таким образом, исламизация образования в мусульманском мире и его индуизация в Индии – процессы далеко не безобидные. По сути, в XXI в. во многих странах Востока происходит процесс демонтажа светского государства, причем независимо от цивилизационной принадлежности страны. Размывание принципа лаицизма, поиски национальной и религиозной идентичности обязательно через образ врага и индоктринация молодежи в духе нетерпимости затрудняют способность общества к диалогу с другими».

Источник

[Другой вывод, который автор сделать не решается — всякий рост религиозности зло, социальное влияние религии неизменно «работает» на реакцию]