Чудо отказа

Немецкие университеты 19 века - это такое немецкое чудо, подаренное истории, вроде песни о Нибелунгах - никто другой этого сделать не мог, только немцы. Это не значит, что сами немцы это понимают - так уж всегда, чудеса, сделанные англичанами, понимают вовсе не все англосаксы, и русские чудеса внятны совсем не всем русским. Что до немецких университетов - так мне кажется. Это совершенно удивительная социальная машина. Думаю, некоторые люди поймут - по степени удивительности это не чрезмерно отличается от церкви и на порядки превосходит парламент. И потому мне интересно, когда имеется осознанная, рациональная позиция отторжения немецких университетов в классической их модели. То есть когда какие-то люди считают, что им это неинтересно - они говорят о себе, когда они ругают просто так, из каких-то своих полуосознанных предрассудков - ну, бывает обидно, но не сильно важно. А вот вполне себя понимающая и отдающая себе отчет рациональная позиция - это да. Вообще почти не слышно вменяемого спора между образовательными машинами. Элитарная машина английского Оксбриджа, готовящая "господ мира", колонизаторов, чувствующих свое превосходство в любой ситуации и умеющих управлять людьми; государственная система Эколь Нормаль, создающая инженеров любых профессий, чиновников высочайшей квалификации, отвечающих за технологии - хоть социальные, хоть технологии связи, хоть управления, или индустриальные - не важно, это государственные служащие высокой квалификации. И немецкий университет, умеющий создавать ученых. Они редко спорят - разделили ниши, и англичане, молча и без споров, не собираются учить ученых для других стран, да и для себя, полагая, что это дело, коли надо, само произрастёт, а вот английских джентльменов нигде более не вырастят, если они не позаботятся... Впрочем, не важно. Лучше - цитата, рассуждения человека, который преобразовывал университетскую систему, взвесил достоинства и недостатки и сказал - о том, каким ему видится Геттингенский университет, в то время - лучший в мире, самый славный, примерно как сейчас, скажем, Гарвард.

Готфрид ван Свитен:
"Гёттингенский университет не имеет никакого отношения к национальному образованию. Университет только по имени, он на самом деле является обучающей Академией наук, которая собрала все отрасли знаний, чтобы очаровывать иностранцев... Кроме банальностей, занятия не имеют между собой никакой связи, никакого предписанного, подчиненного твердому руководству или особому намерению плана, поскольку иностранцы не расположены подчиняться плану чужого правительства. .. Вся организация представляет собой финансовую спекуляцию как со стороны преподавателей, так и правительства, которое пытается завлечь к себе ученых с большой славой посредством выгоднейших условий, поскольку благодаря таким людям надеется еще более увеличить приток иностранцев, стремясь жить за их счет, а вовсе не применять их в деле..."
Писано в 1770-е годы, при разработке системы национального образования Австрийской империи
"Напротив, в Австрии задачи национального воспитания состоят именно в том, чтобы создать людей, применимых к последующей службе. Это требует ясного плана, поэтому выбор и порядок учебы нельзя предоставлять юношам или воззрениям их родителей, и право на национальное воспитание находится только в руках государства, которое не может здесь руководствоваться никакими чуждыми образцами"

Для меня это совершенно загадочное дело - образ мышления людей, которые отдают свою свободу высшим ценностям. У человека мало что есть; почти всё, что у него есть - это свобода. Свобода - конечно, мышления, всё остальное человеку не принадлежит - он не властен в своём теле и своих эмоциях, он может лишь, при достаточном усилии, достичь некоторой свободы в своем мышлении, никаких иных собственных ценностей у него нет. Прочее - случайности судьбы и страсти, сплетение законов, приложенных к пассивному узелку приложения сил. ... четыре элемента алхимии социума: страсть, власть, изменчивость, податливость. Из них состоит материя социального. Ну, не важно. И вот те немногие, которое вообще имеют отношение к мышлению, когда столькие его не касаются, проживая всю жизнь в заботах телесных или страстных, - эти немногие в большинстве своём отдают себя государству, нации, церкви, науке... Удивительно.

Эта университетская машина очень трудно создавалась. Все помнят историю средневековых университетов - когда, грубо говоря, из приходских школ разновозрастные дети приходили на факультет искусств, а затем восходили в высшие факультеты. Этот средневековый университет начался с Болоньи и Парижа с Оксфордом, затем распространялся на северо-восток, в Центральную Европу и потом в восточную, куда добрался только к 17 веку. Волна университетов доплеснулась до восточной Европы в то время, когда в центре университеты уже стали вымирать - был кризис университетов в 17-18 вв., кризис абсолютизма. Университеты средневековья - это корпорации, смысл их в том, что это частное дело, объединение людей. А Европа в те века стала государственной и абсолютистской, и университеты вырождались - они теперь находились в совершенно иной среде, это реликты средневекового мира корпораций, когда почти всё делалось человеческой активностью, а не силой бюрократической организации. И государства стали поедать университеты, им были нужны совершенно иные организации - для воспитания умелых чиновников. Выразилось это наиболее четко во Франции, где революция убила университеты и породила Эколь Нормаль. А в Австрии, например, без всякой революции собственное правительство убивало университеты - приведенная выше цитата как раз об этом, об австрийской университетской реформе 18 века. И Россия обзавелась университетом именно в это время, когда средневековый университет-корпорация умирал, несовместимый с абсолютистским государством. На всякий случай: абсолютистское это государство было намного слабее современного демократического, в этом смысле демократические государства современности на порядок более абсолютистские, чем монархии раннего нового времени. И в это время немцам удалось изобрести классический немецкий университет - потрясающую штуку, которую потом наследовали, заново у себя насаждали французы и американцы, потому что выяснилось, что эта социальная машина эффективнее, чем то, что они смогли сделать собственным государственным разумом. А нынешних дней вся эта давняя история университетов касается очень просто. Сейчас полная импотенция всех небюрократических социальных машин, а бюрократические, конечно, могут делать только очень ограниченное число действий - могут копать, могут не копать. А для жизни людей и еще кое-что надобно. И потому изучать, как создавали эффективные и прекрасно работающие социальные машины, небюрократические и тем не менее способные работать в бюрократической социальной среде - это очень интересное занятие.