Русские пиджины

Пиджины, возникшие при участии русского языка, до сих пор мало знакомы лингвистам, как креолистам, так и специалистам по русскому языку. В отечественной лингвистике в этой связи обычно упоминается так называемый «кяхтинский язык», или «маймачинское наречие» — русско-китайский пиджин, возникший в первой половине XVIII века в ходе приграничной торговли в Забайкалье[1]. Менее известно, что этот пиджин продолжал функционировать в Монголии по крайней мере до середины нашего века, а близкий к нему вариант широко использовался в повседневном общении сотнями тысяч русских и китайцев в Приморье и Маньчжурии с конца прошлого века и (на китайской территории) до середины 1960х гг. Еще один контактный язык, возникший при участии русского языка, — руссенорск — появился в результате прибрежной торговли русских с норвежцами; немногочисленные данные о нем попали в научный оборот исключительно благодаря норвежским коллегам.
Загадочная «русификация» глагольной системы медновского диалекта алеутского языка[2] делает вполне вероятным предположение, что в процессе становления его теперешней грамматической структуры принимала участие какая-то контактная разновидность русского языка.

Основное назначение языка — поддержка эффективной коммуникации, и в большинстве ситуаций межкультурного[4] общения коммуниканты ни о чем более не заботятся. Иными словами из пресловутого «языкового богатства» индивиду необходима лишь только та часть, которая помогает реализовать его информационные запросы; в то же время используемое коммуникативное средство не должно налагать ограничений на реализацию информационных потребностей индивида в полном объеме. Фокус в том, что во многих типовых коммуникативных ситуациях информационные потребности ничтожно малы и в развитой коммуникативной система типа литературного русского языка абсолютно нет нужды (если таковая система имеется в распоряжении коммуникантов, ее избыточность не вредит процессу общения, хотя и не помогает). Объем словаря и грамматические изыски, необходимые для приобретения жетонов в кассе метро или даже осуществления сделки при уличной розничной торговле, не особенно велики. В последнем случае продавец может прибегать к стереотипным репликам рекламного характера, типа «сам бы ел, да деньги надо», но думаю что двух-трех сотен слов хватает с избытком[5]. Другое дело, если контрагенты решат детально обсудить скрытые достоинства товара; но это как раз и означает увеличение объема информационных потребностей, в соответствие с которым повышаются требования к сложности коммуникативной системы.

...При усложнении информации эффект коммуникации в первую очередь зависит от взаимной заинтересованности коммуницирующих.

...Если подобные коммуникативные ситуации хотя бы в какой-то степени типичны для их участников, то неизбежно наступает некоторая канонизация определенных сторон самого коммуникативного процесса. Пути этой канонизации и задействованные факторы слишком разнообразны, чтобы детально их рассматривать. При близости заранее известных коммуникантам языков[6] может сложиться койнэ или развиться какой-то тип билингвизма (пассивный или активный у обоих коммуникантов, активный у одного из них), при этом материальное сходство целевого (осваиваемого) языка с ранее известным, с одной стороны, дает гарантию усвоения его в разновидности, близкой к варианту монолингвов, а с другой — позволит без серьезных усилий усвоить его в объеме, достаточном для реализации стоящих коммуникативных задач. Если же языки структурно и материально далеки друг от друга, то усвоение нового языка наталкивается на значительные препятствия и уж заведомо не опережает минимальную необходимость[7]. Монолингвы — носители целевого языка при общении с такими начинающими билингвами, с одной стороны, не всегда адекватно их понимают, если не имеют опыта общения, с другой — стараются по возможности упростить родной язык. В креолистике такой упрощенный регистр принято называть foreigner talk, «язык для иностранца».

...Жаргон имеет узкую коммуникативною направленность, поэтому словарь его ограничивается несколькими сотнями единиц, а грамматическая структура крайне примитивна. Чем более регулярный характер имеют контакты, чем стабильнее круг тех, кто прибегает к услугам жаргона, тем выше вероятность перерастания такого элементарного контактного языка в следующую стадию — пиджин. В процессе пиджинизации жаргона стабилизируется его словарный состав и грамматическая структура.

В силу исторических условий могут возникать достаточно большие социумы, в пределах которых единственным средством коммуникации служит пиджин. В этом случае для нового поколения контактный язык становится родным, креолизуется. Возникающий таким образом креольский язык осуществляет значительно больший спектр общественных функций, чем предшествовавшие ему жаргон и пиджин. По своим структурным характеристикам, а также потенциальным коммуникативным возможностям креольские языки не имеют принципиальных отличий от языков другого генезиса[10].

Креолизация — не единственный путь функционального развития пиджина. Обстоятельства могут сложиться так, что родными для большинства его носителей по-прежнему служат этнические языки, но некоторые важные коммуникативные задачи общества (вплоть до административных на государственном уровне) обслуживает пиджин. В результате неизбежными являются его дальнейшая стабилизация, лексическое и грамматическое обогащение. Образуется так называемый расширенный пиджин

...В креолистике бытует мнение, что подлинная стабилизация жаргона, возникновение пиджина, возможно лишь в том случае, когда его начинают использовать для взаимного общения те, кто не знает языка-лексификатора. Между тем, русско-китайский пиджин, обслуживавший в первую очередь контакты русских с китайцами и в значительно меньшей степени с монголами, а позднее с нанайцами, удэгейцами, корейцами, но не применявшийся в контактах различных нерусских групп между собой, достигал обычного для пиджинов уровня унификации.

Причина такой необычной стабилизации кроется в том, что китайский этнолект пиджина был нормирован: власти Поднебесной вменяли в обязанность всем купцам, отправляющимся в Россию, сдать экзамен по русскому языку (точнее, пиджину). С этой целью в Калгане (Чжанцзякоу) была открыта специальная школа, имелись соответствующие словари-разговорники.

...Неясно, что служит языком коммуникации при возобновившихся в последние годы русско-китайских пограничных контактах в районе Благовещенска — Хэйхэ и других пунктах. Вполне вероятно повторное возникновение русско-китайского контактного языка.

...Соотношение ДВП и языка коммуникации русских с японцами тоже остается неизвестным. (Еще в конце XIX века начался завоз японцев, сезонно занятых в рыбной промышленности, на Камчатку, Сахалин, Охотское побережье; перед революцией в отдельные годы он достигал 50—60 тыс. чел. Этот явление имело значительные масштабы до 1933 г.: летом 1930 г., например, в СССР работало более 38 тыс. японцев.)

...Влияние пиджина до сих пор сказывается на региональном русском просторечии. Представители старшего поколения употребляют заимствованные из пиджина слова карабчить ‘воровать’, чифанить ‘есть’, тундить ‘понимать’ (и бутундить ‘не понимать’), питуза ‘заплечный мешок’, ходя ‘китаец’, ирбуль ‘кореец’ и т. п.[17]. В аффективной речи возможно употребление фраз типа шибко шанго ‘очень хорошо’. Широкое распространение получил здесь сравнительный оборот с постпозитивным одинаковый: Видела кубинца — как негр одинаковый. (Ср. в пиджине: Тибе чушка адинака ‘ты — как свинья’).

...Хотя самые ранние свидетельства функционирования руссенорска относятся к первой половине XIX века, обычно считается, что возник он ранее. Число лиц, пользовавшихся им на рубеже XIX—XX веков, можно оценить в несколько тысяч человек. Пиджин окончательно вышел из употребления с закрытием границы в 1920х гг.

...Двойную этимологию имеет наиболее частотное служебное слово руссенорска — предлог po (ср. норв. pе ‘в, на, к’), столь же невозможно выбрать однозначный источник происхождения kruski ‘кружка’ (ср. норв. krus). В некоторых случаях слова руссенорска являются контаминацией русского и норвежского: mangoli ‘много’ (ср. норв. mange ‘много’ и русск. много ли)[21], ljugom ‘врать’ (ср. норв. lyve и русск. лгать). В ряде случаев один из дублетов однозначной этимологии находит вполне очевидную этимологическую поддержку в другом языке. Ср.: dobra — bra ‘хороший’, tovara / vara ‘товар’ (ср. норв. bra, vare, значения те же).

...Наиболее загадочной особенностью грамматики руссенорска является синтаксис отрицания. Показатель отрицания njet — ikke располагается перед тем словом, к которому оно относится, в целом повторяя порядок русского и норвежского; имеется, однако, одно серьезное исключение.

В норвежском языке, в отличие от руссенорска и русского, при глагольном сказуемом отрицание помещается непосредственно после личной формы глагола. При этом в руссенорске различные актанты глагола (прямое дополнение, датив, подлежащее) могут помещаться между отрицанием и самим глаголом, что выглядит крайне необычно с точки зрения обоих языков-лексификаторов: Kor ju ikke paa moja mokka kladi? ‘Почему ты не принес мне муку?’; Paa den dag ikke Russefolk arbej. ‘В этот день русские не работают’. Происхождение этой особенности, возможно, следует искать в финском языке, где аналогичный синтаксис при отрицании вполне обычен.

...Можно сделать более широкое обобщение: местоимения моя/твоя и порядок слов SOV являются чертами «русского-для-иностранцев». Это подтверждается и широко известной русской поговоркой Моя твоя не понимай (здесь зафиксирована еще одна черта русского-для-иностранцев — использование глагольной лексики в форме императива, черта, проявившаяся в русско-китайском, но отсутствующая в руссенорске[23]); подобные паремии как не соответствующие ни литературной, ни диалектной норме обычно не включаются в собрания русских пословиц, хотя безусловно относятся к фразеологическому фонду именно русского языка.