Приехать к морю в несезон...

На конференции NAS, собравшей небольшую группу специалистов по институциональной динамике (Dynamics of Social, Political, and Economic Institutions) - надо же, когда-то, в самом деле, понять, что такое "институт" - я понимаю только экономистов. Это при том, что практически все – и социологи, и политологи, и правоведы рассказывают, помимо работы с данными, формальные модели. Не считая нас с Егором, почти все присутствующие экономисты – легендарные имена, либо те, кто уже прочёл нобелевскую лекцию (здесь на конференции их больше, чем нобелевских лауреатов), либо те, кто надеется её прочесть. Авинаш Диксит, который вместе с Полом Милгромом и его женой Евой, был организатором конференции, сам не выступал – был дискутантом. Кроме того, он читал популярную лекцию в рамках какого-то проекта NAS в день перед конференцией – рассказ о теории игр был целиком построен вокруг несколько клипов из известных фильмов. Я когда-то использовал отрывки из «Крестного отца» для того, чтобы презентации Dictators & Viziers выглядели повеселее (не знаю, принесло ли это какую-то научную славу, но мне это до сих пор вспоминают – Тим Бесли, например, только что в Лондоне упомянул эти мои клипы на конгрессе Эконометрического общества в 2005 году). Интересно, Диксит использовал клипы до того, как увидел мои в Принстоне? Пейтон Янг из Оксфорда, один из классиков теории игр, но теории игр, стоящей на некотором расстоянии от экономической науки – показал эволюционную модель распространения норм по сетям, самую простую из возможных. Есть множество субъектов, некоторые из которых связаны «рёбрами», и две нормы поведения, А и В. Каждый следует одной из них, получая 1, если у него В и на другом конце ребра В, а>1, если у него А и на другом конце А, и 0, если субъекты на концах ребра следуют разным нормам.  Исходно все следуют B, потом где-то появляется А и в каждый момент времени с  некоторой вероятностью каждый субъект переключается на то, что ему выгодно. (Для студентов, который учились теории игр в экономическом курсе: такая модель называется «эволюционной игрой». Она не является ни стратегической игрой – тем, что экономисты называют «игрой», ни кооперативной игрой.) Можно следить за динамикой. В двух примерах, которые показывал Янг из каждой вершины выходило по четыре ребра, но «топология сети» была разной: в одной были «кластеры» (островки, где все связаны со всеми», в другой – не было и распространялась норма совершенно по-разному. Пол Ромер (его Нобелевская премия будет за «эндогенную теорию роста» - все, кто писали про экономический рост в последние пятнадцать лет, знают эти две ссылки – Romer, 1986, 1990). Здесь у Ромера субъекты выбирают себе предпочтения – смотрят, что делают остальные и стараются поступать также. (Такое поведение часто оправдывается оптимальностью с точки зрения естественного отбора: нас тошнит, когда кого-то тошнит на наших глазах, потому что нам как виду это помогало сохраняться во времена, когда пища была общей.) В равновесии у Ромера большой смысл появляется у стартапов – если хочешь сделать что-нибудь, надо обособить стартап от норм, которые сложились в статус-кво. Пример, который нравится самому Ромеру – Карл II, король Англии, пытался законодательно ввести религиозную толерантность (отчасти потому, что сам был из католического меньшинства), но парламент ему не дал. Но тот же Карл II дал некому Пенну право основать колонию с уставом, в котором оговаривалась эта самая толерантность. Через относительно короткое время Филадельфия, столица колонии, названной по имени Пенна, стала не только гаванью для верующих всех конфессий, но и вторым по размеру городом в мире… Жерар Ролан – тот самый автор, по которому все мы учим теорию реформ и переходной экономике – давно перестал заниматься переходной экономикой. (Именно он сказал нам с Катей Журавской, что экономика переходного периода как научная дисциплина, в создании которой он когда-то сыграл большую роль,  скоро перестанет существовать и надо искать себе область для научной работы.) В этот раз он рассказывал совместную работу с Юрием Городниченко с глубоким (и, как Жерар сам заметил, несколько нахальным) названием «Культура, институты и богатство народов». Для оценки последствий культуры для роста – очевидно, очень трудной задачей из эндогенности – надо изолировать «обратное влияние» - они используют, Боже, генетические маркеры. Экспериментальные биологические данные показывают, что наличие каких-то субстанций в составе крови ассоциируется с более высоким уровнем индивидуализма. В целом – Макс Вебер был прав, детали, куда более интересные, чем «целое», смотрите в статье Городниченко и Ролана. Статьи Роджера Майерсона и нашу, которые будут представлены на следующей, последней секции конференции, я потом отдельно опишу. О волшебной погоде, которую сделали волшебной атмосферой в первый день новые и старые друзья, написано в эпиграфе.