История университета

Факты не существуют, они конструируются. Созданию факта предшествует работа, и мнение, что факты "сами по себе" лежат на дороге, упускают из виду эту работу. Если мы заинтересованы в истории университета, мы можем отыскать множество фактов уже готовых. Однако эти факты появились как побочные результаты решения каких-то иных задач. Например, мы можем установить даты открытия университетов в разных городах и странах, можем узнать число обучавшихся студентов по годам, состав преподавателей, читаемых лекций, дисциплин, по которым проводились экзамены, зарплаты преподавателей, расходы университета... Эти горы фактов подарены тем, что существуют налоги, государственные выплаты, юридическое сопровождение государственной деятельности и т.п.

Мы можем использовать эти факты, чтобы составить свою историю университета. Мы получим некую хронологию появления учреждений данного типа, можем провести статистику обучающихся студентов, сопоставить доходы разных слоев населения и сделать выводы об относительном достатке преподавателей разного класса. Это хорошо. Это будет историей университета? Мне кажется, это лишь неупорядоченный ее фрагмент. Получается так потому, что мы взяли подаренные нам факты, которые сохранились потому, что являются отходами деятельности некоторых социальных механизмов.

Мы можем получить больше фактов. Собрать старые письма преподавателей, конспекты лекций, воспоминания и мемуары. Получим старые стихи, которые читали на юбилеях, сплетни и скандалы, описания торжеств, жалобы на бедность. Можно сопоставить это с историей словесности, зацепить за некоторые культурные события, привязать к истории быта. Получим описания студенческих гулянок, долгие истории жизни преподавателей, заполненные карьерными дрязгами и поисками подработок. Можем сопоставить списки предметов, получить представление о том, чему обучали студентов, отметить, что некоторые преподаватели читали лекции очень хорошо и понятно, а другие прогуливали и манкировали обязанностями.

Это история университета? Теперь мы статистические, юридические и экономические данные обогатили деталями истории культуры, вынули это из документов частных лиц. Как мне кажется, это описание истории избыточно и крайне недостаточно, тут множество неясно зачем нужных подробностей и масса неизвестного. Хотя так сделаны практически все научные (и популярные) работы по истории. Можно писать историю ломтиками, культурная история, экономическая, государственная, быта, искусств... А где полный список? Собственно, остается просто верить, что если мы наберем много таких ломтиков, нам что-то станет понятно. в самом деле, что-то всегда становится понятно, а достаточно ли этого? А что еще нужно?

А как же еще можно подойти? У Аристотеля мы отыщем представление о сущности. С сущностями "естественных" предметов мы давно разучились работать, это требует совсем особенного подхода. Но вот с искусственными сущностями, с тем, что сделано человеком, работать можно. Сущностью вещи является ее функция - для чего она сделана. Ложка чтобы есть, стул чтобы сидеть. Понимая функциональность вещи (машины, вещи с подвижными частями) мы знаем о вещи что-то главное, основное, что помогает нам ее понять в любых изменениях, увидеть самое существенное в том, что с ней происходит. Социальный институт - это социальная машина, и когда мы смотрим на историю учреждений, созданных людьми, надо обращаться к их сущности, к тому, для чего они служат.

Тогда мы получаем сконструированные нами факты, которые в самом деле пригодны для построения истории. Это не случайные огрызки других исследований, которые мы снесли в кучу в надежде, что это будет осмысленной кучей, которую мы сможем как-то назвать и выдать за исследование проблемы, это будет настоящим исследованием.

На механизм может быть взгляд изнутри и снаружи, взгляд муравья и человека. Когда внутри механических часов ползает муравей, он получает массу сведений об устройстве механизма, видит крутящиеся зубчатые колесики, если ему повезет - доберется до анкерного механизма, он может даже в гениальном озарении догадаться, что смысл устройства в том, чтобы использовать энергию сжатой пружины для равномерного движения колесиков. Однако верное представление о часах получает человек, когда знает, что это машина для измерения времени, разметки движения на равные в некотором отношении промежутки. Тогда мы получаем возможность среди всех изменений часов видеть более и менее важные, скажем, появление минутной и секундной стрелки - это в одну цену, а смена всего механизма, обеспечивающего движение, на совсем иной механизм (электронный), который на выходе дает те же самые показания - совсем в другую цену.

Узнавая о деталях университетской жизни, о реформах, актах награждений, списках предметов, числе пропусков, социальном составе студентов и многом другом, мы получаем знания о внутреннем устройстве, которые не осмыслены, не "играют", пока нет понимания, что делает эта машина в целом.

Что за историю мы получим теперь, когда обращаем внимание на функциональность социальной машины и смотрим на то, что она с точки зрения людей делает? Это можно назвать историей "идеи университета". Разные люди - ученые, философы, культурологи, социологи и иные - публикуют сочинения о том, чем по своей идее был университет, чем является и чем должен являться. Таких книг за сотни лет набралось много, и можно выстроить целую историю - историю идеи университета. Это будет история целей, идеалов и подбора средств, история идеалов общественного устройства и идей о реформах и революциях.

Однако тут появляется другая опасность. Одни идеи, как мы считаем, осуществились, по ним в самом деле были построены действующие машины (идея Гумбольдта - Берлинский университет - затем университеты Европы, России, США, Японии...). А другие остались проектами. Некий философ придумал что-то, опубликовал книгу, прочел лекции - но это не было осуществлено. В историю литературы об идее университета это входит, а в историю самого университета как социального института - нет.

Значит, чтобы составить до какой-то степени пригодную историю университета, требуется создать список "идей", на основе которых пытались выстроить этот институт, то есть убрать из списка литературы неосуществленные проекты. Потом надо во всем множестве событий, о которых мы почему-то знаем, выделить те, что относятся к этапам осуществления этих идей и характеризуют их способы работы. Так мы сможем написать историю университета, составленную из фактов, сконструированных именно для этой задачи.

Эта история будет, по-видимому, весьма непохожа на то, что имеется сейчас под таким названием. Какие-то части ее будут сливаться из многих независимых источников, другие будут разделяться и специализироваться. Например, скромная история прилагающегося к классическому университету музея начнется с анатомических театров, другим корешком - с парацельсовской алхимии, в силу особенностей теории Парацельса обращающей внимание именно на местную флору, откуда аптекарские огороды, ботанические сады, которые оказались затем приписаны к университетам, а иногда возникали на их основе. Это кабинеты диковин, идущие от определенных идей, которые можно отыскать в истории искусств. Это будет сложная история, в которой экзамены появляются как институт вхождения в цех нового мастера (вместе с проставлением - попойкой для членов цеха), а затем сливаются с удаленным заимствованием из Китая, системой экзаменов китайских чиновников, и этот сложный гибрид вытесняет иные формы контроля знаний и становится характерным и универсальным признаком университетского образования. Это история состава факультетов, которая по сути является аспектом истории профессий - аспектом ее институализации. Науки создаются (на определенном этапе) под экономическую деятельность, если очень упрощать картину. Это история перехода от корпоративного устройства к государственному и затем попытки обратного перехода к корпоративности.

Эта история пока не написана нигде и никем, но большие ее фрагменты уже составлены, особенно в отношении истории до XIX-XX вв. Сложнейшая история немецких университетов XVIII в., которая в несколько этапов подошла к реформам Гумбольдта через стадию, например, геттингенского университета (подчинение корпоративности государственным задачам; создание "одомашненного" европейского интеллектуала, который самыми идеями своими служит строительству государства). Социальная история относительно допуска сословий к образованию и статистика, отображающая долю населения, причастного к образованию. Завершается эта "известно как" рассказываемая история триединым университетом XIX в.

Тогда ситуацию в общих чертах можно описать как подготовку в университетах элиты государства (не обязательно "высшей", но элиты). В Англии университет (тип: колледж) создавал джентльмена (в колониальной империи - квалифицированного чиновника-управленца). Во Франции университет (тип: эколь нормаль) делал инженера для государственной службы. В Германии университет создавал ученого, особый образовательный тип интеллектуала.

Как описывать дальнейшую историю университетов? В множестве книг на эту тему всё тонет в деталях. Университеты по сути оказываются несопоставимыми. Старые с традициями и новые, основанные в 1970-х или в 1990-х гг. С классическим образованием и с современным, делающие упор на гуманитарию и на естественные науки, на компьютеры и на искусства. Китайские и японские, очень непохожие на европейские при всем разнообразии, множество форм разного генезиса в "поздних" индустриализованных странах - вроде Индии или Бразилии, с совершенно особенными проблемами. В зависимости от времени складывания института в стране университетское образование сталкивается с конкретным населением и поколением - многочисленным или нет (относительно), культурным или нет, знающим определенный набор языков, желающих усвоения определенной культуры или нет, с определенными ожиданиями и идеалами. В зависимости от степени преклонения перед Западом образуются однотипные попытки подражания чужому и отбрасывания всех своих традиций вплоть до отказа пользоваться родным языком - такие комплексы возникали множество раз в самых разных странах, или напротив, постепенного поглощения западного института местными обычаями (контрастный пример - Китай и Индия). Относительное число преподавателей на студента, относительная мощь экономики, готовой прокормить данное число преподавателей и студентов, наличие рабочих мест для выпускников у себя и за границей, роль в международном разделении труда и многое другое - задет конструктор ограничений и правил, по которым строится история университетов в данной стране и данной культуре. Сравнительный уровень жизни на родине и в некой культурной метрополии определяет направления потоков эмиграции, утечку или приток мозгов, распространение идей. Политическая воля управляющей элиты существенно меняет исходные данные экономического расклада (как это можно видеть в Китае).

В этом гигантском разнообразии форм, местных правил, градаций, реформ, переходов и экономических условий невозможно сопоставить почти ничего. Что значит зарплата профессора? Нужно не в долларах, а в уровне жизни - причем "адекватного" для профессора слоя населения, а в разных странах ожидания, то есть равнение на адекватный слой разные - в России нищие учителя 1990 - причисляли себя к среднему классу. Стипендия? Уровень знаний? В какой области? Относительно чего уровень? Относительно других выпускников иных стран? Относительно требований рынка труда в данных условиях? Число образованных людей? Относительно чего? Иногда "рейтинг" университета зависит от того, насколько активно его поддерживают выпускники - от корпоративного образа и рвения жертвователей. Иногда от имиджа, созданного прошло славой. Иногда от числа публикаций сотрудников. Тут масса вариантов.

Чтобы хоть как-то протолкаться к этом чудовищном скопище чужих фактов, неизвестно кем и для чего собранных, гипотез, полуосознанных на уровне предрассудков, переплетающихся противоречивых тенденциях, когда слабость становится силой - и играется как сила теми, кто входит в группу поддержки университета, когда сила оказывается обесцененной в результате большой игры на поле глобальной культуры - чтобы хоть что-то сделать с этим, можно нарисовать достаточно простую, упускающую очень многое картину, которая однако фиксирует важные общие черты.

Пропуская историю первой половины ХХ в., когда Европа пыталась жить по-прежнему, а американцы активно заимствовали матрицу "германского университета", когда в Великобритании были созданы целые поколения университетской жизни, обозначенных важными (но локальными) реформами - сокращая все, что можно, можно увидеть следующую картину.

Характеризуя в трех словах университет XIX в.: элитарность, научность, международный характер. Дл расшифровки каждого пункта характеристики следовало бы сказать очень многое, но если кратко: на входе в университет стоял как раз идеал демократичности, образование для всех, невзирая на сословия. Но на выходе университет был элитарным, поскольку образованных было мало, на них был (умеренный) спрос, университет был шагом вверх на социальной лестнице (как армия в первой половине истории СССР), и потому в университет стремились, в нем оставались лучшие, университет подчеркивал свою роль создания элиты. Идеалом была научность, поиск истины - как всегда, это означает, что в случае конфликта конкурирующие цели приносятся в жертву, то есть социальная карьера, богатство и пр. считалось необходимым достигать не в ущерб поискам истины. Образование мыслилось как универсально-международное, то, что считалось прогрессивным, быстро распространялось по разным университетам, обучение в нескольких университетах, переходы студентов между ними считалось нормальным, профессора часто перемещались из карьерных соображений, по сути существовала "университетская республика Европы", границы стран значили не так много.

То, что стало происходить особенно во второй половине ХХ в., можно охарактеризовать в трех словах: массовость, коммерциализация, виртуальность. Высшее образование перестало быть университетским почти исключительно - появилось множество иных типов социальных институтов, которые также предоставляли высшее образование, граница между специализированным институтом и университетом размылась. Вместо немногих процентов населения высшее образование стало получать большинство. В качестве социального лифта университет больше не работал, кроме "эффекта основателя" в самых бедных странах. Элиту университет больше не производил. Одно время считалось, что он производит средний класс, но это был временный эффект на фоне продолжающегося роста - когда вместо немногих элитных процентов высшим образованием обладали 25-30%. Потом образование такого типа стало массовым и перестало быть характерным признаком класса. Вместо идеала научности пришел идеал коммерческой эффективности, университеты стали оцениваться - в разных аспектах - по экономической составляющей. Соответственно изменились критерии оценки разных работ, критерии эффективности действий и реформ, направление изменений. Третье направление - распад материальной составляющей университета. Долгие века университет был не только корпорацией и госучреждением, он был еще зданием. Однако дух победил материю, развивалось дистантное образование "по переписке", затем, с появлением компьютеров - виртуальное образование. Университет перестал быть зданием и перестал обладать каким-то единством, кроме "единства сайта". В пределе это единое окно в виртуальном мире, за которым стоит комплекс юридических документов, согласно которым те или иные люди считаются его работниками и преподавателями. Понятно, что каждая характеристика не исключительна, в самом разном отношении университеты обладают инерцией, и многие только к ХХ в. подтягиваются к осознанию задач века XIX или по привычке выглядят нечто, устроенное еще по прошлым правилам организационного устройства. Однако если выстраивать ряды фактов, отслеживать волны реформ, которые охватывают разные университеты и при этом по-разному проявляются в каждом случае, можно увидеть эти тенденции.

Эти "принципы" ХХ в. осуществились еще совсем не во всех университетах, во многих странах эта "волна", в Европе начавшаяся, скажем, в середине или во второй трети ХХ в., только еще начинает подниматься и передовыми тенденциями считается нечто уже на десятилетия запоздавшее. Однако, уловив происходящее за последние 200-300 лет, можно понять, на что следует смотреть, чтобы уловить тенденции настоящего и будущего.

Университет XXI в. можно охарактеризовать тремя словами: социальная сословность, коммерческая автономия, персональная виртуальность. Очень кратко: высшее образование как таковое больше не является важным признаком социальной личности, в частности - за счет почти всеобщего распространения тех или иных форм такого образования, в смысле социума высшее образование становится чем-то вроде "полного среднего". Соответственно снижаются требования к уровню, повышаются универсалистские претензии, развиваются стандарты и пр. С другой стороны, развивается "новое высшее", в котором готовится элита примерно в том смысле, как это было в прошлом, но в совершенно ином по типу обществе, и это новое высшее образование, рассматриваемое как корпоративное, в самом деле создает нечто, что можно назвать новой сословностью - однако лишь в качестве метафоры, поскольку социальный фон совершенно иной, чем, скажем, в XVII в. в Европе. В качестве развития коммерциализации университеты переходят к состоянию корпорации - но не людей, а прежде всего финансовой составляющей, университет становится автономным институтом в мире экономики, продающем особенный тип товаров. Понятно, что "стремление к истине" в таком случае приравнивается к "слову честному, купеческому" - то есть это становится, допустим, показателем солидной торговой марки, лейблом для клиента, и правила игры вокруг такого лейбла совершенно иные, чем прежде. Виртуальность становится более развитой, по сути, каждый человек в социальной виртуальной сети создает себе образование - точнее, из выданных ему элементарных блоков образовательного конструктора набирает себе определенную среду, которая будет его образовывать, эта среда будет пронизана юридическими элементами, так что на выходе из такой сети он будет иметь сертификат на владение определенными знаниями. Это достаточно новое состояние - скажем, можно осознать, что образование такого типа, виртуальное персональное образование, касается по сути не человека, а никнейма, места в социальной сети. Это совсем новая история - история виртуальной личности, не вполне совпадающей с человеком - как впрочем, и сейчас юридическая личность не вполне совпадает с человеком.

На таком фоне можно рисовать историю университета в России, которая иначе распадается в хаос дат и кашу фактов. Можно увидеть, что российская высшая школа была частью германо-русской науки XIX в. и осуществляла ряд реформ, ряд развития, который был необходим с точки зрения идеалов этой машины, "германского университета", с местными особенностями - сильная зависимость от государства, редукция "машины университета" в пользу госструктрур и бюрократии. Вместо второго (из рассматриваемых) этапа, университета ХХ в., было совсем иное явление - образование несколько специфического советского университета, который в идейном плане был переходом от германского университета к эколь нормаль - под сильнейшим государственным контролем выращивались не ученые, а специалисты ("инженеры"), которых государство считало для себя необходимым. С катастрофой 90-х произошло дальнейшее изменение - традиции науки XIX в., еще не выветрившиеся из сознания (целевых установок) ученых России, не до конца забыты, новые идеалы "винтиков" советского государства (параллельно - "удовлетворение любопытства за государственный счет" - так идеал винтика виден из личности) не до конца проникли в массовое сознание, и на этом фоне недоукоренненных традиций - резкое материальное ухудшение 90-х, падение статуса относительно других слоев, закрытие социальных лестниц и возникновение совсем новых целей личного развития в социуме. На этом фоне современные российские университеты пытаются хоть как-то встроиться в кажущиеся им современными тренды развития западных университетов конца ХХ в., хотя уже и эти идеалы несколько уступают на Западе иным, и совсем иные выглядят идеалы образования, скажем, в Китае.