=================================
Петербург, 18 февраля
Собираюсь писать на безнравственную тему.
В Одессе у меня есть друзья-читатели, которые этого ужасно не любят: таковым предлагаю не читать, и мы квиты.
— Война войною, но есть все-таки надо, а по нынешним временам если не потанцуешь, то и есть не дадут.
Здесь имеется академия художеств. Собственно говоря, академии художеств полагалось бы пребывать на юге, ибо какое же художество без солнца? Но не в том дело.
В академии учится много молодежи, а народ все, как водится, небогатый. Ввиду чего, несмотря на войну, пришлось устроить костюмированный бал в Таврическом дворце, дабы потанцевать и собрать на прокормление.
На балу, впрочем, было скучновато. Устроили предлинную индийскую процессию, обставленную довольно наивно, потанцевали довольно мало… Как водится на русских балах.
Я в индийской процессии не участвовал, а танцевать не умею. Поэтому я понуро брел от колонны к колонне и вылавливал редких знакомых, чтобы перемолвиться словечком.
Один меня спросил:
— Вы кому отдали свой билетик за лучший костюм?
— Никому.
— Почему?
— Некому.
— Какой вы разборчивый. А я так отдал свой билетик барышне в носовом платочке.
— А где она? Я не видел.
— Не видели! Ну, тогда вы ничего хорошего не видали.
Мы пошли искать и скоро увидели барышню в носовом платочке.
Говоря строго, это был не носовой платочек, а целая шелковая белая шаль.
Но кроме шали, не было ничего — разве только трико на ногах. Шаль была плотно обтянута вокруг бюста и боков и ровно столько же скрывала, сколько и не скрывала.
Барышня была лицом не бог весть какая писаная, но сложена действительно во славу матери-природы.
Держалась она спокойно и мило, брала билетики, так и сыпавшиеся отовсюду, улыбалась и отдавала их спутнику, а тот прятал в карман.
На нее со всех сторон любовались или просто глазели.
Я тоже поглазел и пошел дальше, пока не встретил знакомую госпожу.
— Видали барышню в носовом платочке? — спросил я.
— Видела. Какая гадость!
— Вовсе не гадость, — обиделся я, — а очень красиво.
— Красиво или нет, а гадость, — настаивала госпожа, видимо, сердясь. — Все на нее смотрят, а она как ни в чем не бывало. Я бы ее убила!
При этих словах я стал вглядываться в лицо госпожи. Не то чтобы выражение гнева особенно украшало ее, а просто меня заинтересовало это чисто женское озлобление.
Мне вспомнилось, как однажды в Италии я рассказывал дамам о каком-то студенческом съезде и упомянул, что там, между прочим, выступила с речью девица-студентка; и дам это настолько возмутило, что одна из них, вовсе не самая старая, с истинной злобой закричала:
— Так бы я и надавала ей пощечин!
Им поступок этой девицы показался безнравственным, и они самым искренним образом рассердились до отчаяния, до слезливой бессильной злобы.
Мужчина, кажется, вовсе не способен принимать так близко к сердцу интересы половой морали. Он пожмет плечами, осудит, но беситься не станет. Впрочем, в иных краях, очевидно, бывают и мужчины с этой странностью; такие типы не редки у Ибсена.
Но Скандинавия так далеко, а ни в России, ни в романских землях я не встречал добровольцев-аргусов эротоманской морали среди мужчин. Но среди женщин видел их много, и всегда меня это занимало, и оттого я теперь стал вглядываться в лицо госпожи.
— Вы что, любуетесь? — спросила она задорно.
— Нет, совсем напротив, — сознался я.
— Вы очень любезны. Что во мне такого безобразного?
— Не то чтоб безобразно, а скорее противно.
— Вы грубите!
— А вы не сердитесь. Я правду говорю. Разве не противно видеть, как высеченный человек любовно целует розгу, которой его били, бьют и будут бить?
— Это при чем? Не понимаю.
— Плохо, что не понимаете. Я вам объясню. Возьмем такой пример: ваш муж, допустим, негодяй.
— Не допускаю.
— Допустим. Он негодяй, и вы хотите от него уехать.
— Ну и уеду.
— А он вас по этапу вытребует назад. И повезут. Сгребут за шиворот и повезут. Я знаю один такой случай. Совсем извели молодую славную женщину. Что скажете?
— Это все возмутительно — да при чем это здесь?
— А при том, что все эти варварские остатки порабощения женщины мужчине (и вы хорошо знаете, что этих остатков сохранилось еще больше в обществе, чем в законе[1]), все то, что бессовестно ломает и коверкает жизнь женщины, не дает ей ни трудиться на равных правах с мужчиной, ни пользоваться его свободой, — все это проявления того самого духа, который говорит и в вас, когда вы ополчаетесь против барышни, осмелившейся показать свою фигуру en toutes lettres (в полном объеме (фр.)).
— Откопали связь!
— Не откопал, а так оно и есть. Прочтите любую книжку по социологии. Увидите, что всяческое рабство женщины возникло из ее полового подчинения. Чтобы обеспечить неприкосновенность своей самки, мужчина создал половую мораль, по которой женщина должна считать себя опозоренной, если чужой увидел ее тело. Эта мораль, со всеми ее подробностями и разветвлениями, есть мораль к услугам поработителей женщины. Эта мораль освящала и укрепляла веками ваше женское унижение. И оттого, когда мужчина отстаивает эту мораль, я просто говорю, что он эгоист или бурбон, но когда ее отстаивает женщина, я заявляю, что она целует розгу, которой ее самое секут.
— Это все метафизика, — сказала госпожа, — а я вот пойду танцевать.
И пошла танцевать, а я пошел в буфет и просидел там безвыездно аж до трех часов, когда стали подсчитывать билетики и выдавать призы.
Барышня в носовом платочке получила, конечно, первый приз от публики: она, как все премированные, взошла на вышку, а публика шумно захлопала. Некоторые дамы тоже искренно хлопали.
Но я стоял в толпе, а возле меня стояли две девицы, от которых так и веяло в эту минуту страшной досадой. Обе были в обыкновенных нарядных платьицах, значит, тут была не зависть к призу, а опять то самое добровольчество морали.
Я расслышал, как одна говорила другой, почти задыхаясь от негодования:
— В первый раз в жизни вижу. Прямо не воображала до сих пор, чтобы можно было позволить себе что-нибудь подобное!..
В эту минуту барышня в носовом платочке со своим спутником прошла мимо нас, мило и спокойно улыбаясь, видимо, гордая собой и довольная своим сложением и нарядом.
И мне вдруг подумалось:
— А ведь это, это, черт возьми, отчасти триумфальное шествие Принципа!
Я, конечно, не знаю, кто такая эта барышня. Может быть, и пустая какая-нибудь вертушка-болтушка.
Но тут она бессознательно олицетворяла боевой принцип и бессознательно ратовала за него.
И как ратовала! Можно написать десять статей против эротоманской морали, но они все вместе не расшатают столько устоев, сколько расшатала их эта барышня одной смелостью своего выхода в носовом платочке.
Вот, например, те девицы говорят: в первый раз в жизни!..
И они правы: они действительно до сих пор не воображали, что это «возможно». Они даже были крепко убеждены, что нельзя.
И вдруг им так дерзко и наглядно показали:
— А вот и можно!
Ведь это будет целый переворот во всем их мировоззрении, во всей даже психике, ибо ведь они прежде верили, что нельзя, а оказалось, что можно.
Аltalena
Одесские новости. 18.02.1904
====================
Имел он в виду, конечно, ещё и евреев, когда писал, что не надо секомому любовно целовать розги, а может, и в первую очередь их. Тем более что поганое "добровольчество морали" общее для всех групп угнетённых.
"В 1939 г. Барбара МакКлинток была избрана вице-президентом Американского генетического общества. Весной 1944 она была избрана членом Американской Академии наук — самой престижной организации США Это был третий случай в истории американской академии, когда избиралась женщина. В ответ на поздравления генетика Трэси Соннеборна, неканоническим взглядам которого на наследственность она симпатизировала, Б. МакКлинток писала: "Вы проявили и внимание, и благородство, поздравив меня с избранием в Академию наук. Я должна признаться, что была ошеломлена. Евреи, женщины и негры обычно дискриминируются и не должны ожидать многого. Я вовсе не феминистка, но мне всегда доставляет удовлетворение, когда рушатся аналогичные барьеры — для евреев, женщин, негров" (Keller, 1983, с. 114)".
М.Д.Голубовский, 2000. Век генетики (эволюция идей и понятий).
[1] Должен сказать, наша реставрация таки пытается вернуть «те времена». Это первый шаг, но путь уже вполне проговаривался, и властью, и её идеологами.
Комментарии (0)