Поиск публикаций  |  Научные конференции и семинары  |  Новости науки  |  Научная сеть
Новости науки - Комментарии ученых и экспертов, мнения, научные блоги
Реклама на проекте

Убить зверя. Часть 7а. Resochin error

Sunday, 06 October, 07:10, superhimik.livejournal.com

   Предыдущая часть здесь.
   Тот факт, что в 1942 Франция находилась в оккупированном положении, не мешал активному сотрудничеству французских торговых медицинских компаний с BASF. Как я уже говорил, сонтохин, Андерзаговская находка, активно шествовал по Европе.
   Следующим вполне логичным шагом со стороны BASF стала попытка завоевания рынка во французских североафриканских колониях.
   С этой целью Филипп-Жан Декур, консультант Specia по тропическим болезням, едет в Тунис. Несмотря на то, что Декур был настроен в отношении нового лекарства весьма скептически, против фактов возражать не приходится. Уже в июле 1942 года у него на руках были результаты собственных наблюдений высокой эффективности сонтохина в отношении Pl. vivax. И это при том, что побочные эффекты препарата были минимальными.
   Для проведения совместных испытаний Декур приглашает в Тунис своего коллегу, Жана Шнайдера. В сентябре первый с результатами возвращается на родину, а Шнайдер отправляется в столицу североафриканской страны. Вот тут всё и завертелось.
   В начале ноября 42-го в Тунисе появляются войска союзников, которые захватывают столицу с находящимся там Шнайдером в мае 1943. По собственной воле доктор решает передать американцам остатки таблеток сонтохина и результаты своих клинических наблюдений.

Театр военных действий в Тунисе. Источник: http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/6e/Tunisia20Aprto13May1943.jpg

   Тем временем в Америке сонтохин ввязывается ещё в одно приключение.
   BASF делится технологией синтеза лекарственного средства со своими американскими партнёрами в мае 1939 года, а уже в октябре ими нарабатывается первая небольшая партия субстанции, которую для испытаний на животных передают в Рокфеллеровский институт. Если вы ещё помните, вначале исследования эффективности противомалярийных препаратов проводили на птицах. Американцы использовали для этих целей канареек, заражённых Pl. cathemerium. Несмотря на то, что результаты первых испытаний, полученных в январе 1941-го, оказываются многообещающими, Winthrop Chemical Company не спешит их обнародовать ещё почти 2 года.

Логотип Winthrop Chemical Company. Источник: кликнуть.

   Winthrop Chemical Company раскрыла свои данные по сонтохину перед специальной комиссией только в декабре 1942. Несмотря на наличие специальной государственной комиссии по противомалярийным препаратам, сонтохин, известный пока лишь под номером SN-183, заметили лишь в январе 1943-го. Заметили и забыли ровно до того момента, пока не началось вторжение американских войск в Северную Африку.
   А теперь снова вернёмся к происходившим там событиям. По очень-очень длинной цепочке таблетки сонтохина и отчёты Шнейдера передавались из одних рук военных в другие, пока, наконец, не попали к химику Уильяму Менсфилду Кларку, главе Департамента химии и химической технологии Национального научно-исследовательского совета США. Каково же было удивление медицинских боссов, когда в том же Рокфеллеровском институте в сентябре 1943 года обнаружилась идентичность сонтохина и SN-183. Получалось, что гражданские фактически более полугода гоняли балду на многочисленных заседаниях, а военные почти столько же переправляли шнайдеровскую корреспонденцию. Драгоценное время терялось, а плазмодий жрал солдат изнутри почти на всех фронтах.
   Естественно, данные по биологической активности сонтохина тут же засекретили, это же придаёт вес проделанной "работе", а веществу присвоили новый номер - SN-6911. К счастью, бюрократическая машина завертелась чуть быстрее, что позволило одобрить протокол клинических испытаний лекарства на людях в мае 1944 года. Но выводы этих исследований, по словам всех тех, кто были или участником описываемых мною событий, или описывал их позднее, оказались разочаровывающими: выходило, что эффективность сонтохина не превышала эффективность уже известного атебрина...
   
   Тестировали препараты так. Отбирали послушных белых молодых здоровых зэков-добровольцев и кусали их комарами, заражёнными возбудителями трехдневной и тропической малярии. Заключённых подбирали примерно одинаковых по весу, а комаров примерно с одинаковым количеством плазмодиев. Когда начинался малярийный приступ, разным людям скармливали разные дозы препаратов, определяли концентрацию препарата в крови, а также степень страдания пациентов и плазмодия. Результаты классифицировали по трём функциональным классам. Класс первый - состояние пациента не изменилось (т.е. продолжается лихорадка), плазмодий в крови торжествует. Класс второй - пациент местами жив, местами мёртв, плазмодий, соответственно, тоже. Класс третий - пациент может сам залезть на нары, в крови паразитов нет. Находили средние дозы, необходимые, чтобы перевести пациента в третий функциональный класс и сравнивали их между собой. Чем ниже доза, тем лучше препарат. Во внимание также принимали токсичность препарата.
   Картинки получились примерно такие.

    </a>

Результаты определения эффективности сонтохина SN-6911 и атебрина (quinacrine). Источники: J.V.Taggart et al//The Journal of Clinical Investigation. 1948. Vol 27, p.93-97; R.W.Berliner et al//The Journal of Clinical Investigation. 1948. Vol 27, p.98-107.

Интересно, что на Нюрнбергском процессе активно поднималась тема использования узников концлагерей в качестве подопытных при проведении медицинских и парамедицинских исследований. Однако в самих США практика использования заключённых в качестве таких подопытных прекратилась лишь в 1976 году.
   В эксперименте при профилактическом режиме применения (до заражения) сонтохин предотвращал ранние приступы лихорадки, вызванной Pl. vivax, а также купировал приступы при приёме в лихорадочной стадии заболевания. Но лекарство не действовало на печёночные формы паразитов, поэтому у подопытных наблюдались поздние рецидивы - примерно на 300-ый день от момента заражения (при профилактическом приёме) или на 250-ый от момента лечения (при терапии первичного приступа).
   И тут в ход истории вмешивается профессор Нью-Йоркского университета и университета Джонса Хопкинса, биохимик Кеннет Блэнчард, член подкомитета по химиотерапии химико-биологического координационного центра при Национальном научно-исследовательском совете США.
   Мои попытки больше узнать об этом человеке не увенчались успехом, хотя его личный архив хранится в университете. Но читая воспоминания о его начальнике, чью должность заведующего кафедрой фармакологии и экспериментальной терапии Кеннет впоследствии занял в Хопкинсе, я выяснил одну очень интересную вещь.
   Многие фармакологи того времени были больше химиками, чем врачами - картина, которую в постсоветских странах, где, судя по результатам, молекулярная фармакология находилась в странном состоянии небытия-в-бытии, наблюдать практически невозможно.
   Моё видение ситуации таково. Фармакология изучает акт взаимодействия лекарственного вещества с организмом человека. И несмотря на то, что в данном взаимодействии последний играет полноправную роль, в той современной фарамкологии, которая дала миру гливек, моноклональные лекарственные антитела, таксол и прочие лекарственные средства, о которых я ещё, надеюсь, напишу, сцена во всех увлекательных спектаклях полностью отдана именно лекарству. И по одной простой причине: вещество - это одновременно и цель "креативной фармакологии", и средство, которое, в отличие от организма, можно в достаточно широких пределах модифицировать.
   Обучение драг дизайну в Советском Союзе находилось в зачаточном состоянии, в то время как синтетическая школа была очень сильная. Безусловно, работа НИИ этот перекос некоторым образом устраняла, но мировая педагогическая наука и мой скромный опыт свидетельствуют о том, что чем раньше получено знание, тем оно прочнее и тем эффективнее оно используется. Кстати, с моим тезисом об отставании советской фармакологической школы по причине отсутствия соответствующего вузовского образования согласна и автор первой в СНГ программы по медицинской химии - доцент МГУ Ольга Зефирова.
   Закончим на этом лирическое отступление и продолжим травить байку плазмодий.
   Итак, профессор Блэнчард попытался привлечь внимание медицинских боссов к теме 4-аминозамещённых хинолинов, считая их веществами с потенциально высокой антималярийной активностью. Свои догадки Блэнчард подкреплял ссылкой на соответствующий патент, полученный Winthrop Chemical Company, а также "отрывочными", как пишет мой источник, сведениями в публикациях русских. За кадром остаётся вопрос наличия у дяди родственников в BASF инсайдерской информация, но будем к нему снисходительны и благодарны за настойчивость, а также за любовь к советской научной периодике.
   На конференциях весной и в ноябре 1943 года Блэнчард упорно убеждал Winthrop Chemical Company синтезировать несколько 7-хлоро-4-аминохинолинов, в том числе и лишённый метильной группы аналог сонтохина. В ноябре его просьба была выполнена; химики американской компании получили SN-7618, уже знакомое вам детище Андерзага, т.е. резохин. Ну, дальше представить себе судьбу нового вещества несложно. Сперва - испытания острой и хронической токсичности на животных, которые закончились весной 1944-го. Потом, осенью этого же года, начали лечить птичек. Птички радостно чирикали, выздоравливая, и жутко верещали от инъекций лекарства и покусов комаров. Долго терпеть эту вакханалию, видимо, не могли, так что быстренько одобрили протоколы клинических испытаний на тех объектах, чьи стоны в каменной тюряге неслышны.
   Клинические испытания на людях прошли замечательно - в декабре препарат был рекомендован к введению в клиническую практику. По предложению профессора Маршалла, принимавшего активное участие в продвижении и изучении препарата, ему было присвоено название хлорохин (chloroquine). Наконец, жирной точкой в этой истории стало 30 июня 1946 года, когда лекарство было утверждёно в качестве неотъемлимой части солдатского пайка.
   Продолжение следует.

Читать полную новость с источника 

Комментарии (0)