Противоположный взгляд, непонятно, для кого обращенный

не следует это читать. Скучно и туманно. про биологическую форму и пр. неудачные рассуждения
Можно попробовать развить противоположный взгляд. Может быть, это будет полезно - слегка встряхнуть восприятие.

Считается, что жизнь устроена так же, как экономика - и теория естественного отбора выстроена на манер Адама Смита. В самом деле, производство и конкуренция, выживание приспособленных, и только они присутствуют в следующем поколении. Ботинки, которые никому не налазят, уже не среди нас и прочие такие вещи. Невидимая рука равно управляется как со стоимостями, так и с живыми формами, оставляя лишь наиболее приспособленных к данной ситуации, из поколения в поколения перегоняя формы туда и сюда, в поиске оптимума на данный момент.

А теперь поедем в другую сторону. В теории естественного отбора Чарльза Робертовича всё начинается с прогрессии размножения. Каждый вид живых существ оставляет потомства гораздо больше, чем может вынести Земля, плодится по самое не могу, потомство чрезмерно и чрезвычайно. Даже самые медленно размножающиеся существа в считанные поколения превзошли бы мыслимые пределы, если б все оставались живы. Этот чрезвычайный выплеск жизни все время прореживается бесчисленными смертями, и только благодаря тому, что большинство потомства погибает, жизнь может существовать и развиваться, при этом погибает потомство не напрасно - все так или иначе идет на корм прочим, так что смерть образует удобные площадки для новой жизни, создавая место, полное кормом. И в экономической жизни все начинается с безудержного производства, нет никакого планирования и ограничения, в основании не стоит мудрое решение, сколько именно товара следует произвести - каждый стремится выпустить свой товар в возможно большем количестве, сколько может, чтобы больше получить, захватить как можно большую часть - и в результате образуется товарный избыток, на фоне которого может существовать покупательская избирательность.

То есть обычное изложение концентрирует внимание на конкуренции и отборе - это центральный пункт, фиксируются на том, что идет отбор, и все время хочется схватить за руку субъекта отбора - потому заранее сказано: невидимая, мол, рука, не старайтесь, за руку не схватишь. А тут внимание обращается на самое начала процесса: неразумное, не расчетливое, избыточное и чрезмерное производство стоит в самом начале, без него не было б никакого отбора и никаких рук, стоит ввести разум и уравновешенность в самый начальный этап - и все встанет и помрет. Только неразумная избыточность запускает процесс. И вот уже дальше начинаются игры отбора.

В них все делается с невинной миной, свойственной ответу художника. Происходит эволюция форм. Вопрос задается о том, каким же образом из одних форм получаются другие. Ответ звучит: это делает отбор, он уничтожает неприспособленных, остаются только более приспособленные и они образуют следующие поколения... Это в точности тот же ответ: О, это очень просто. Я только отсекаю все лишнее. - Почему-то один ответ считается насмешливым, это кажущаяся простота призвана посмеяться над вопрошателем, который после такого ответа должен устыдиться своей наивности и понять, как непрост был вопрос. А другой ответ ныне считается вполне серьезным и должен удовлетворять даже взыскательный и изощренный умственный вкус. Конечно, есть разница, признаваемая существенной: живая глыба все время несколько меняется. Не от неподвижной глыбы отщепляются ненужные куски, а именно от этакой мерцающе-подвижной. Считается, что это изменение в условиях задачи решает всё: ну как же, раз там есть из чего выбрать - то, конечно, убирая лишнее, мы и получим самые разные формы. Почему бы нет? И потом делается вывод победительный: ну ведь в самом деле так. В этом можно убедиться. В самом деле всего лишь отсекает ненужное, и всё.

Почему же, в пятых, полезно представлять себе то же самое, но с другой стороны? Ведь в некотором отношении вывод - тождественный, ничего нового. Но вот какое дело. Это очень долгий разговор, и можно дать лишь начало веревочки, которая уводит... далеко, за запертые двери. Так вот, вопрос об эволюции - это вопрос о форме, о происхождении форм. Обычный ответ опирается на то, что форма и материя даны всегда вместе: отвечают: ну как же, вот идет изменчивость формы, мы отбираем часть потомства по приспособленности и одновременно получаем всякие там новые формы, это же банально. Возьмем экономику, производство товаров. Некто производит товар; некты его раскупают дифференциально, оставляя невостребованную часть. Некто на это дело реагирует и в следующем поколении, доблестно отмерев, производит уже другие формы товаров. Кто создал новые формы товаров? Отбор прежней их порции? Да. В некотором смысле. но - вот беда - в неинтересном смысле. Так бывает: можно правильно отвечать на вопрос, доказательно-правильно, но - в неинтересном смысле. А в интересном ответа нет.

Но был же обещан кусок веревки, чтоб повеситься вопрошающему о таких делах. Ну, хорошо. С формой дела таковы, что она может быть дана непространственно, но реальные формы все же мы мыслим в пространстве. Непространственно - например, формула будет непространственной формой. А нас интересуют развернувшиеся в пространстве. И так всякий раз - когда разговор заходит о форме, оказывается, что нужно переходить от непространственного аспекта к пространственному и наоборот. Сворачивать ее и разворачивать, но не в пространстве, а в пространство. Делать это довольно трудно и обычно мыслят это именно как формулу. Мол, кодом что-то там написано, а если развернуть - будет форма. Этот ход мысли опять же верен, но неинтересен, именно потому, что маскирует ответ, а не помогает пройти. Ведь для того, чтобы формулу развернуть в форму, нужен формообразующий механизм, сами по себе никакие коды, формулы и прочая нечисть тела не дают. Так что как только говорят, что - вот, бац, готово, у нас есть формула, значит, есть и форма - подразумевают чьи-то умелые руки, которые по этой формуле форму будут производить. А нам для мышления нужно, чтобы процесс был явственным на всех этапах. Вот чего нам совершенно нельзя допускать - так это невидимых рук. Это как вернейший симптом заболевания: раз в чьем-то мышлении какой-то вывод требует вмешательства невидимых рук, неявных мыслительных форм, которых по умолчанию пропускают, потому что тут такой вот черный ящик, который на выходе дает мы знаем какой результат - вот тут сидит ложь. И вот нам задача - нам надо мысленно выводить форму из непространственного состояния, не пользуясь неявными ходами. - Мне кажется, удобнее всего это делать через звук. Не так давно по ЖЖ ходила картинка-программа: мышкой тычешь в участки экрана, они начинают излучать круговые волны, при столкновении волны рождают звук. Мелодию тем самым буквально рисуешь на экране. Вот нечто вроде этого, то есть мысль такой формы, то есть обратной: сначала имеется некая непространственная форма - мелодия, а потом из нее возникают формы, как, к примеру, на некой поверхности под влиянием звука образуются круги.

Разумеется, не вся форма целиком создается из непространственного; частично она является переработкой уже существующей в пространстве формы, но все же частично, насколько она нова - возникает из непространственного. Если мы смотрим на ряд форм в поколении людей, на ряд потомков, мы видим частично - в меру похожести - наследование пространственной формы, повторение той же формы. Но она всякий раз повторяется с вариациями, и это берется из непространственной составляющей формообразования. В этом месте обычно говорится о шуме, о хаосе, который вплетается в формообразование и которого всегда много; полагают, что это сам собой появляющийся источник форм. Если приглядеться, в теории формообразования хаос играет очень значительную роль, которую ему не отводили в философии. Хаос является при размышлениях о биологической эволюции источником сложных совершенных живых форм. Если угодно, можно сказать - не целых форм, а частей, аспектов, составляющих - не важно. То есть белый шум мыслится именно как сверхполнота, как одновременное наличие множества сложно устроенных голосов, как супер-хор, множество одновременно поющих хоров, откуда конкретное развитие извлекает то один голос, то другой. Это воззрение на хаос весьма отличается от иного, когда хаос - бессмысленная круговерть самых элементарных частиц, так сказать, не хаос-хор, а броуновский хаос. То есть броуновский хаос породить форму не может, он как раз бесформенный и беспорядочный. А тот хаос, который участвует в размышлениях о биологической эволюции, неопределенной изменчивости и причем - он этакий животворящий, даровой источник форм. Каким образом обходят это противоречие? Говорят, что броуновский хаос нарушает готовые формы, так что все видоизменения - готовые новые формы - есть искаженные броуновским хаосом другие готовые формы. Тогда это рассуждение должно предполагать, что вся изменчивость - нисходящая, упрощенная, что формы все время вырождаются, идет порча форм хаосом. Но в эволюции получаются новые совершенные формы. Где источник этих форм? Утверждается, что создателем их является отбор - ну как же, хаос поставляет новые формы, а отбор отбирает и соединяет их, лепит из простого сложное. Это - возвратное рассуждение, мы вернулись к началу. Источник формы все время переносится в этом рассуждении на следующую ступень - а, нет, мол, это решает уже другая инстанция, вам в кабинет номер такой-то. Если очень придирчиво спрашивать, будет отвечено уже иначе: просто, мол, метафизическая постановка вопроса, нет никаких форм, никакого их источника, это порченый словарь, на нем нельзя разговаривать, истинная задача решается в других терминах, а это лишь метафоры. Так закончится разговор о происхождении форм. Можно начинать его раз за разом, оказываясь на его кругах, не имеющих конца: например, может быть отвечено, что вопроса нет, мы же сами в лаборатории можем получить новую форму, мы ее можем сделать - какие там вопросы, раз мы нечто получаем своими руками, программируя результат? На это можно возразить, что в этом и заключается, вообще говоря, познание - не мычать и тыкать пальцем (типа: вона, мужик, вот енто сюда, а оттудого тоё самое и будет), а ясно изложить, что же и как происходит. И коли был вопрос о происхождении формы, то надо на него и отвечать, а не создавать метафоры - ведь по отношению к этому вопросу рассуждения об атомах и молекулах - не более чем метафоры, причем сомнительной удачности.