Стрелкѝ

Когда в ЖЖ обсуждали пристрастие  Николая 2-го для развлечения убивать кошек с воронами, никто не отметил, что эти склонности им унаследованы от августейших предков.

«Анна Иоанновна очень любила стрелять – во дворце у окон стояли заряжённые ружья, и царица не упускала случая пальнуть по птицам. По описи 1737 года главная охотница империи располагала арсеналом из 91 фузеи, 32 штуцеров, 54 винтовок, 30 пищалей, 11 мушкетонов, двух мортирок и 46 пар пистолетов, также находившихся под надзором обер-егермейстера [коим стал герой книги Арсений Волынский. В.К.].

Стрелять должны были и все придворные, желавшие заслужить благоволение государыни. Арсений Петрович доверие оправдал и тешил Анну с размахом. 1 июля 1736 года он представил императрице доклад вместе со штатами «птичной, псовой и звериной охот». Только охотничья «команда» во главе с обер-егерем Бёмом сосояла из 64 человек и обходилась в 3015 рублей жалованья; все же расходы на охоту в 1740 году превысили 8300 рублей. Обер-егермейстер доставлял в Петергоф сотни зайцев и куропаток, строил специальный «двор для ловления волков»; в загородные зверинцы животных привозили не только из разных областей России, но из Сибири и даже из Ирана.

Правда, порой царская охота напоминала бойню: прямо во дворе Зимнего дворца валили кабанов; в Летнем саду свора гончих травила медведей, волков, лисиц. В Петергофе устраивались большие охоты на птиц и зверей с призами – золотыми кольцами и бриллиантовыми перстнями. «Всемилостивейшая государыня изволила потешаться охотой на дикую свинью, которую изволила из собственных рук застрелить»; «с 10-го июня по 6-е августа её величество, для особливого своего удовольствия, как парфорсною (с гончими собаками – И.К.) охотою, так и собственноручно, следующих зверей и птиц застрелить изволила: 9 оленей, 16 диких коз, 4 кабана, 1 волка, 374 зайца, 68 диких уток и 16 больших морских птиц», - сообщали об охотничьих забавах двора «Санкт-Петербургские ведомости». Полуистлевшие «арестованные» бумаги Арсения Петровича свидетельствуют, что он вёл учёт, сколько «оленей и свиней её императорское величество застрелить изволила», но цифр, увы, не сохранили.

Зимой 1737 года Анна Иоанновна изволила «едва ли не ежедневно по часу перед полуднем … смотрением в Зимнем доме медвежьей и волчьей травли забавляться», а потому запас зверей быстро подошёл к концу. Волынский доложил Сенату о необходимости доставки ко двору медведей, поскольку из имевшихся одни уже были затравлены, а другие изранены настолько, что больше их «травить уже не можно», и сенаторам пришлось распорядиться о закупке зверей на Новгородчине. В другой раз императрицу обеспокоило отсутствие куропаток и зайцев в Петергофе – пришлось первых завозить с Украины, а вторых опять же из новгородских лесов; тамошнему вице-губернатору указом кабинет-министров предписывалось изловить сотню зайцев тенётами, каждого посадить в особый ящик и доставить «водой» в Петербург в Канцелярию обер-егермейстерских дел. Так же для придворных охот собирали со всей России волков, кабанов, оленей, лисиц.

Впрочем, таким же образом развлекались в том время и другие монархи. В Берлине по медведям  стрелял король Фридрих Вильгельм I,  а в Дрездене с королевским размахом гулял Август III, о чём писали «Санкт-Петербургские ведомости» в марте 1740 года: «В высокий день рождения её императорского величества императрицы всероссийской изволил его королевское величество от своих министров и других знатных персон сам торжеством принесённые всепокорные поздравления принять; а потом с её величеством королевою, также с принцами и принцессами, в провожании своего придворного стата [имеется в виду штат, а не стадо. В.К.] в егерские палаты идти для смотрения звериной травли, которая с девятого часу утра до первого часа полполудни продолжалась. Туда приведены были разные звери, а именно лев со львицею, бабр, леопард, тигр, рысь, три медведя, волк, дикой бык, два буйвола, корова с телёнком, ослица, жеребец, две дикие лошади и 12 превеликих кабанов. Лев с медведем того же часа на диких свиней напали и, убив их, стали есть. Леопард принялся за телёнка, а дикой бык ослицу рогами убил. Другой медведь атаковал волка и несколько раз к верьху ево так бросал, что волк, от него ушедши, к диким свиньям прибежал. Король после того из своих рук рысь и медведя застрелил; а по окончанию сей травли изволил его величество с принцами и принцессами в большой сале (зале – И.К.) сего егерского дому за особливым на 40 персон приготовленным столом кушать.

Арсений Петрович и сам был охотником. У него было много охотничьих собак; датских, гончих и борзых разных пород: курляндских брудастых, «хортых польских», «арлекинов чистопсовых» и др. Подбирал он их со знанием дела и азартом истинного знатока: «Сколько велик, что в наклоне аршин три вершка, и столько хорош, что я, хотя уже не одну тысячу в жизнь мою видел собак, только истинно такой беспорочной от роду мало видел… Мне безумно будет жаль, если оная собака, не оставив здесь плода, увезена будет, за которую он подлинно одному шляхтичу заплатил всего больше, как 400 ефимков», - восхищался он борзым кобелем польского посла в письме «дяде» С.А.Салтыкову в 1734 году.

В ведении обер-егермейстера находились необходимое охотничье снаряжение, «седельная казна», он отвечал за обеспечение штата «мундиром» и жалованием. Артемий Петрович управлял и московским зверинцем в селе Измайлове. Здесь в 1740 году имелось 156 «борзых, гончих, меделянских, датских, лошьих и других»; сюда же в 1738-м он отдал при отъезде в Петербург собственную «псовую охоту» из тридцати шести собак. В Северной столице на его попечении в сентябре 1740 года числились 183 собаки, в том числе для травли оленей – 60, для травли зайцев – 60, борзых – 19, русских различных родов – 15, больших меделянских – 21, такселей – 6, датских – 2 и трюфельных (обученных искать трюфели) – 2, и 52 охотничьи лошади.

Подчинённые Волынского составляли подробные описания роста и экстерьера своих питомцев. Об имперской псарне должны были заботиться и дипломаты. В последний год жизни государыни Анны посол Антиох Кантемир купил для неё в Париже 34 пары бассетов, заплатив 1100 рублей, а его лондонский коллега князь Иван Щербатов отправил ко двору 63 пары «малых гончих биклесов», борзых и других – всего на сумму 481 фунт стерлингов (2240 рублей).

Составлялись отчёты о разведении собак и работах по улучшению пород. Первым таким документом явился в 1738 году реестр, «сколько ныне в Москве при псовой его императорского величества охоте и собственности его превосходительства кабинетного министра и обер-егермейстера Артемия Петровича Волынского собак на лицо, и что из которых, по разсмотрению его превосходительства, размечено оставить впредь в охоте и взять в Петербург и сбыть со двора.

В его же ведении находились зверинцы, а также охотничьи дворы – на них содержались животные, которых императрица «изволила стрелять» собственноручно. Главный Зверовой двор на месте нынешнего Инженерного замка в Петербурге занимал обширную территорию, обнесённую высоким деревянным забором. На дворе устроены были «покои» для животных с каменными фундаментами «для лучшей зверям теплоты». В одном из них помещались две доставленные из Англии львицы; в другом – два «бабра» (леопарда), в остальных – рысь, чернобурая лисица и три мартышки. Четыре белых медведя содержались в особом «остроге» со специально вырытым прудом, а представители других медвежьих пород – в «медвежьих дворах» за Невой около Охты.

«Весьма приятны маленькие беседки и птичник с орлами, журавлями, аистами, цаплями, павлинами и т.д. и т.п. Также и большой пруд для водоплавающих птиц с гнёздами у берегов и беседкой посередине. Белые лисы, соболя и тому подобные небольшие звери тоже имеют в этом саду свои отгороженные места» - таким увидел в 1736 году Летний сад российской столицы шведский учёный Карл Берк. В этом и других дворцовых садах в больших клетках-«менажереях» содержались птицы: соловьи, журавлики, зяблики, снегири, овсянки, реполовы, дубоноски, чижи и чечётки; в особых «покоях» помещались экзотические страусы. Там же находилась дичь – тетерева и куропатки, предназначавшиеся для царских охот.

На берегах Фонтанки располагались Малый зверинец и Слоновый двор. В первом содержались вывезенные из Англии индийские и американские олени («малая американская дичина») и дикие козы. На обширном Слоновом дворе квартировал доставленный в 1737 году из Ирана слон, при котором состоял персидский «слоновый учитель», обязанный ухаживать за великаном и гулять с ним по городским улицам. На корм слону полагалось в год «корицы, кордамону, мушкатных орехов – по 7 фунтов, 58 золотников каждого сорта, шафрану – 1 фунт 68 золотников, сахару – 27 пудов 36 фунтов 4 золотника, пшена сорочинского (риса) – 136 пудов 36 фунтов, муки пшеничной – 365 пудов, тростника сухого – 1500 пудов», а также 40 вёдер виноградного вина и 60 вёдер водки. Постоялец был разборчив в напитках, и однажды «слоновий учитель» пожаловался, что водка «к удовольствию слона не удобно, понеже явилась с пригарью и не крепка».

В зверинце Петергофа содержались дикие кабаны, тигры, барсы, росомахи, бобры, кабаны, буйволы. Здесь была выстроена специальная беседка под названием Темпль. Зверей выгоняли на площадку перед беседкой, и императрица стреляла по ним из окон. От той эпохи чудом сохранились два вольера-птичника, где размещались клетки с канарейками, соловьями, попугаями и экзотическими колибри.

Императрица периодически интересовалась своими приобретениями. «Пред несколько днями отдана к здешнему двору из Англии сюда привезённая великая птица Струс или Строфокамил (страус), которая ныне с другими птицами в императорской менажерии содержится. Третьего дня по обеде имел персидский посол у её императорского величества аудиэнцию. Потом приведён был индейцами и персианами пред Летний дом от Надыр шаха к её императорскому величеству в дар присланный остиндский слон в полном своём наряде. Её императорское величество изволила оного видеть и разных проб его проворства и силы более часа смотреть», - извещала столичная газета 19 мая 1737 года.

За несколько лет на посту обер-егермейстера Артемий Петрович превратил царское развлечение в самостоятельное придворное ведомство, впоследствии получившее название Обер-егермейстерской канцелярии и Управления императорской охоты. Первый штат придворной охотничьей службы в 1740 году определил компетенцию и статус персонала (егерской команды; «псовой», «зверовой» и «птичьей» «охот»; служащих зверинцев), размеры финансирования и количество содержавшихся зверей, птиц, собак и лошадей. Летом этого года в ведомстве обер-егермейстера состояло 96 человек в Петербурге и Петергофе, находилось 185 собак, 52 лошади и 136 голов всякого зверья – лис, рысей, кабанов, американских оленей, львов, зубров, медведей, включая слона. В Москве по нему числились 79 охотников и «служителей» с 148 собаками, 15 лошадями, ловчими птицами и точно не подсчитанным звериным поголовьем – одних только зайцев содержалось 700 штук».

Игорь Курукин. Артемий Волынский. ЖЗЛ - малая серия. М.: Молодая гвардия, 2011. С.195-202.

За книгу спасибо Илье Викторовичу Смирнову, см. его рецензию на сабж.

Правда, от забав Анны Иоанновны, кроме жестокостей, была и польза – попытки охраны охотничьих видов и зверинец,  из коего вырос зоопарк.

«На основе других докладов Волынского появились указы «о ловлении» и доставке ко двору ежегодно 200 куропаток и  зайцев, о запрещении охотиться на лосей в Санкт-Петербургской и Новгородской губерниях (царские егеря должны были ловить их и везти в столицу) и «продавать птиц соловьёв» - их также следовало «объявлять при дворе её императорского величества». Сенат должен был заботиться «о размножении серых куропаток» в окрестностях Петербурга и о том, «чтобы нынешнею весною, наловя в Москве соловьёв до 50-ти, да в Новгородской губернии и во Псковской провинции до 50-ти же, и привезть в Санкт-Петербург за добрым призрением». Обер-егермейстер лично распоряжался доставкой ко двору редкостных экземпляров – белого кабана из подмосковного Измайлова и белой галки из дома покойного князя И.Ф.Барятинского. Кабинет-министрам пришлось объявлять жителям прилегающей к городскому зверинцу улицы, чтобы они коров не держали поскольку прибывшие из-за гранирцы дикие быки-«ауроксы» сильно нервничали.

Вольная охота в окрестностях обеих столиц запрещалась; как информировал подданных очередной указ, императрице стало известно, что дворяне «с охотами весьма многолюдно ездят и зайцов по 70 и по 1090 на день травят». Правда, строгие предупреждения были не слишком действенны, и Волынский жаловался Сенату: «Не взирая на оное запрещение, партикулярные люди и ныне всяких родов птиц не только в дальних местах, но и около самого Петербурга стреляют и ловят сетками и  силками и битых птиц продают в Петербурге на рынке, а некоторые тем отговариваются, что будто публикации о нестрелянии и неловлении птиц не слыхали». Он требовал принять новый указ – теперь уже не о полном запрещении охоты, а о прекращении её в мае-июне, «понеже с мая месяца птицы сидят на гнёздах и выводят детей и для того обыкновенно во всех в Еуропе христианских государствах все охоты и ловы и стрельба, а наипаче о птицах, кроме птоядных (хищных – И.К.) и вредительных, маия с 1-го по август месяц запрещается»

Ibid., c.261-262.