эксперимент в режиме реального времени

Прогрессивная общественность весьма активно включилась в обсуждение гипотетических перспектив переговоров между оппозицией и властями – кто и как должен эти переговоры вести, на каких условиях, чего и как требовать, ну и так далее. При этом никаких сигналов о том, что власти реально намерены вступать в переговоры «здесь и теперь», нет (Кудрин озвучивает эти идеи в личном качестве, а не как кем-либо официально уполномоченное лицо), да и пока что еще не предвидится. Думаю, что до 4 февраля в этом плане вряд ли произойдут какие-либо кардинальные сдвиги, а что произойдет после 4 февраля, может стать – а может и не стать – ясно лишь по итогам протестных акций.

Между тем, еще примерно полгода назад один из ведущих политологических журналов присылал мне на рецензию рукопись статьи, имеющую прямое отношение к тематике этого обсуждения. В ней ставился вопрос о том, почему в ходе демократизации тех или иных стран в одних случаях представители прежнего режима и оппозиции приходят к соглашениям («пактам»), а в других – нет. О России, понятное дело, в рукописи не сказано ни слова, хотя опыт так и не состоявшихся переговоров между тогдашним советским руководством и демократической оппозицией в феврале-марте 1990 года можно было бы и упомянуть. Поскольку рукопись, которую я читал как анонимную (рецензировал также анонимно), пока еще не опубликована (если она и увидит свет в этом журнале, то, по всей видимости, не ранее чем в 2013 году – в ведущие журналы на публикацию стоят длинные очереди), то ссылаться на нее я не могу. Но некоторые уроки по ее прочтении выглядят интересными.

Во-первых, предыдущие успешные «пакты», как правило, становились возможны лишь в результате длительного противостояния, когда ни одна из сторон конфликта не способна полностью искоренить своих конкурентов. «Длительность» подчас может означать годы (как в Польше, 1980-1989), а то и более долгий срок. Во-вторых, важнейшим двигателем успешных «пактов» становился прежний негативный опыт участников конфликта, когда вместо соглашений они стремились достичь победы в «игре с нулевой суммой», что оборачивалось печальными последствиями для страны (начиная от военного положения в той же Польше 1981 года и заканчивая гражданской войной в Испании): «повторения пройденного» не желают ни элиты/контрэлиты, ни общество. В-третьих, на переговоры представители прежнего режима идут, как правило, лишь под сильным (т.е. масштабным и длящимся некоторое время) давлением протестных акций и/или их угроз. Проще говоря, лишь тогда, когда риски отказа от переговоров для них намного превышают возможные риски в случае мирной смены режима. Ну, и, в-четвертых, наконец, успех переговоров зависит от того, насколько представителям прежнего режима может казаться выгодной та позитивная альтернатива сохранению статус-кво, которая может быть им предложена оппозицией в качестве платы («отступного») за согласие на демократизацию.

Пока что в этом свете перспективы российского случая сегодня выглядят довольно-таки туманными. Но ситуация может сильно измениться под воздействием тех шагов, которые могут сделать (или, наоборот, не сделать) обе стороны этого конфликта. Так или иначе, нынешние перемены в российской политике для политолога выглядит как своеобразный эксперимент в режиме реального времени...