На днях ко мне обратились из одного соликамского издания с просьбой об интервью, часть которого была бы посвящена личности Михаила Михайловича Потапова (1904-2007) - удивительного русского художника, увлеченного Древним Египтом, а точнее эпохой Амарны, временем Эхнатона и Нефертити.
Дворянское происхождение не дало ему поступить в Университет, несмотря на восторженные отзывы В.В. Струве и Н.Я. Марра о его работах. Зарабатывая иконописью на жизнь, он ночами и в любое свободное время писал свою "Эхнатониану", которая в итоге попала в музей Соликамска, где таланту, не понятому в столицах, местная власть предложила двухкомнатную картину. Потапов, отсидев пять лет на Колыме за увлечение теософией, чудом выжив, а потом скитаясь по югу России и Украине, там, где его приглашали расписывать церкви, навсегда остался в уральском городке. Часть работ хранится в его квартире, которая после его смерти стала частным музеем. Серия работ была им подарена Александрийской библиотеке, две работы есть в Москве.
Интервью в свет не выйдет - я отказался, потому что, по мнению редактора, текст недостаточно патриотичный (ругаю советский железный занавес, из-за которого блестящие советские египтологи, за редким исключением, не были в Египте); мое мнение о том, что у Потапова иконопись и теософия абсолютно вторичны по отношению к его египетской страсти, тоже не подошло, мои слова попросту попытались переписать.
Текст я отозвал, однако два ответа о М.М. Потапове, для меня важные, размещу здесь. Возможно, это будет кому-то интересно. Фото работ М.М. Потапова - из сети. На фото со мной (спасибо за фото Сергею Куприянову и Михаилу Быковскому) работа М.М. Потапова с изображением египетского арфиста, экспонирующаяся сейчас в Библиотеке им. М.А. Волошина ЦБС ЦАО.
Фрагмент интервью:
- Вы цените художника-египтолога, художника-иконописца Михаила Михайловича Потапова, проведшего последние 20 лет своей жизни в г. Соликамске, открывшего здесь Музей-квартиру, давшего нашему городу немало своих произведений. В чем ценность Потапова для египтологии?
Михаил Михайлович – личность очень интересная. На мой взгляд, его наследие ценно, прежде всего, не для египтологии, а для культурного диалога России и Египта. Тема наследия фараонов была близка многим нашим художникам – от В.Д. Поленова и И.К. Айвазовского до знаменитой современной российско-египетской художницы Галлы Абдель Фаттах. Однако М.М. Потапов отличается от всех своей блестящей попыткой максимально точно следовать эталонам египетского искусства, его канонам, особенностям полихромии и композиции. В мировом искусстве его, пожалуй, можно сопоставить с Ниной де Гарис Дэвис, американской художницей, которая делала восхитительные факсимиле росписей египетских гробниц. Однако, если ее работы – это гордость музея Метрополитен в Нью-Йорке, известная всему миру, то о работах М.М. Потапова сейчас даже в России знают единицы. Последняя выставка его работ в Москве была очень давно, а комплексного исследование его египетских работ так и не было никем написано.
Выставки работ художника проходят, к сожалению, в совсем неподходящих для них местах и не имеют значительного резонанса. Это несправедливо еще и потому, что для него, как мы знаем, именно Египет, а не христианство, был колоссальным духовным переживанием и, одновременно, поиском собственной культурной идентичности. Это переживание требовало максимального отождествления себя с египетским художником, что породило невероятно тщательный, скрупулёзный подход мастера к тем темам и образам, за которые он брался. У него каждый штрих и оттенок – на своем месте, он не фантазирует над образом, а воссоздает его, опираясь на множество подлинных египетских памятников, которые досконально изучал по доступным ему книгам и использовал потом в работе. Только специалист может это оценить, глядя, например, на центральный портрет Эхнатона из «Эхнатонианы», в котором, при всей верности и драматичности главного образа, фон – это не просто случайные геральдические лилии, а точное воспроизведение придворного орнамента, украшающего уникальную льняную пелену из гробницы царя Аменхотепа II, хранящуюся в Египетском музее в Каире.
В таких замечательных деталях – весь Потапов; говорю это как эксперт-египтолог, многие годы специализирующийся, в том числе, на атрибуции подлинных произведений древнеегипетского искусства из музеев и частных собраний. В Москве, в Библиотеке-культурном центре имени М.А. Волошина я храню, помимо древнеегипетских и буддийских подлинников, коллекций ориентальной графики XVIII-XIX вв., две подлинные работы Михаила Михайловича – портрет Эхнатона и изображение арфиста - копию росписи из гробницы Рамсеса III в Долине царей. Они – великолепны.
- Как вы относитесь к М. М. Потапову лично, не видите ли в нем сходства с самим собой – ведь вы оба очень любите Древний Египет, без этой страсти вряд ли мы наблюдали бы столь интересные результаты?
- Я отношусь к Михаилу Михайловичу с большим уважением. Его судьба – это пример подвижничества и чрезвычайной силы духа. Увы, это далеко не все понимают, пытаясь представлять его, прежде всего как иконописца, хотя эта часть его деятельности, безусловно значимая, все же была вторичной. Несмотря на все испытания, он создает свою «Эхнатониану» в абсолютно враждебной среде, реализует мечту несмотря ни на что. В этом, пожалуй, наши характеры схожи. Дальнейшие пути – различны, потому что, увы, Потапов родился совсем не в то время и не смог по чужой прихоти реализовать себя как ученый, не знал египетского языка. Однако его работы от этого не стали менее ценными. Они поражают с первого взгляда, захватывают, заставляют задуматься о том, что порыв к красоте, когда он умножен бесспорным талантом, не могут ограничить никакие бытовые перипетии. Понятно, что среди египетских работ мастера самые сильные, отличные от других, – это работы связанные с так любимым им царем Эхнатоном и его семьей, членом которой он грезил порой и самого себя. Михаил Михайлович идеализировал Эхнатона – жесткого, деспотичного и очень специфического властителя, который при этом был замечательным поэтом. Потапов видел в его личности только то, что хотел видеть, жёстко отметая то, что не укладывалось в образ «солнечного мессии». Его художественное видение Эхнатона в этом смысле много объективнее, чем его представления о той эпохе.
В годы работы в Отделе Востока ГМИИ им. А.С. Пушкина в середине 1990-х я лично видел письма Михаила Михайловича, который предлагал музею в дар работы, однако его не поняли и не оценили – ответа на письма не последовало. В 1998 году, ещё студентом, вместе с коллегами из РАН я был на открытии выставки его работ в Музее им Н.К. Рериха в Москве. Михаил Михайлович произвел очень приятное впечатление своей скромностью, каким-то особенным внутренним светом и страстностью, которая зажигалась в нем, когда он говорил о Египте, несмотря на возраст. Это было, конечно, большое событие, о котором увы, сейчас тоже мало кто помнит.
На мой взгляд, замечательное наследие Потапова ещё предстоит оценить, отбросив в сторону совершенно чуждый ему теософский контекст, который для Михаила Михайловича был, как мне кажется, убежищем из-за невозможности заниматься египтологией, как наукой, единственным доступным способом вынужденной внутренней иммиграции. Египетские корни вдохновения М.М. Потапова, я думаю, много важнее и глубже всех его последующих исканий; именно они стали основой для наиболее ярких, знаковых его работ. Иконопись в этом смысле у него вторична и смешивать эти два совершенно разных пласта творчества художника в одном пространстве – ошибка.
(c) Виктор Солкин
Комментарии (0)