Художественное в мышлении 4

Далее. Выше шла речь о том, что можно этот план выражения продумать. Но можно попытаться это сделать не мышлением, а душой. Это не будет сознательной работой, не будет работой мышления – человек (художник) будет пытаться создать образ идеи, чувствуя – где сбоит? Где не хватает? Где перебор? Где зритель отвалится? Где прикипит и его придется отводить?

Для создания зрителя художник часто использует самого себя. Предполагая, что потенциальный зритель примерно такой же, как он сам. И тогда он отстраняется от произведения и «свежим взглядом» на него смотрит – и переделывает, уловив, как будет реагировать зритель. Или он может не ориентироваться на себя, а прочувствовать душевный мир зрителя другого, совсем определенного другого зрителя – и сделать зрелище для него. Как для египтянина из других времен – можно для современника, устроенного не так, как сам художник.

В случае, когда художник не мыслью всё продумывает, а пользуется чувством – чувством себя (а не мыслью о себе), чувством идеи – он вносит в художественное мышление компонент чувства, вносит душу в духовную область. Примерно понятно, чем это плохо – люди гораздо хуже рассуждают о чувствах, они легче поддаются самообману, хуже видят границы – то есть гораздо больше опасность наврать.

А чем это лучше? Почему это все же делают? Просто потому, что думать надо очень хорошо, а большинство думать не умеют. Если человек будет думать, как нечто воспримет другой человек – ну, скажем, малиновый цвет, цветовое пятно – он не надумает ничего стоящего. Например, у него возникнут его личные ассоциации из детства, и он привяжется к определенному ассоциативному ряду – который у другого человека будет иным. Или он возьмет из словаря определение малинового цвета. Или он подберет десять использований эпитета «малиновый» лучшими поэтами. Все это негодные шаги, но он не умеет сделать мыслью что-то иное. Поэтому он может обратиться к душе – она ведь совершеннее ума. Как физическое тело лучше, сделаннее, чем тело чувств или чем «я», так душа лучше сделана, чем мысль – у большинства людей. И потому она разработаннее, дифференцированней, талантливей у очень многих людей, чем их мышление (молодое мышление у нас, детское, у него путным образом даже устройства нет). Поэтому внесение душевного в духовное иногда оказывается очень успешным – раз уж собственно мысли не получаются. Есть и другая причина. Раз речь о плане выражения – то это воздействие на душевное. Мыслью понять, как будет действовать одно чувство на другое сложно. Часто нам намного проще создать в себе те или иные чувства и проследить, как они взаимодействуют. Можно ошибиться, но часто удается.

Важнее, как кажется, не образ действия – мыслями или чувствами это делать, важнее не свалиться в ту или другую сторону. Художественный образ может выражать внешний мир или мир внутренний. Естественным образом это называется: чувственный мир и мир сверхчувственный. В отношении художественных задач они равноценны, и в некотором смысле все равно, какой мир изображать. Например, это в том смысле все равно, что и то, и другое – не очень здоровая тенденция. Проще понять, если представить, что человек пытается сотворить точную копию чувственного мира. В этом нет смысла. Это «фото для памяти», а со смертью памятующего – ничье фото. То же с внутренним миром – проваливаясь все глубже в сверхчувственное, не получить здорового художественного произведения. Например, создание образа мировоззрения… Скажем, некто хочет изобразить коммунизм, или логику, или сенсуализм... Попытка изобразить такую идею внехудожественна. Как слепок с чувственного мира, так и простое изображение сверхчувственного – не нужны.

Можно сопоставить эти вещи. Надо взять фотографию с видеокамеры – чтобы не было вмешательства раскадровки, - случайный кадр. И взять рисунки ясновидящих, которых можно отыскать в достаточном количестве. В художественном отношении то и другое бесплодно.

Целью должно быть сплетение чувственного и сверхчувственного мира в одном образе, сложный образ, стоящий между ними и состоящий из их соединения.

Выше говорилось так, будто препятствий нет – можно беспрепятственно развивать мышление, чувствование и пр. На деле препятствия есть, и с ними связано принципиальное различие «думания мыслями» и «понимания душой». Мышление сейчас воспитывается на образцах восприятия и представления о внешнем мире. И даже если человек потом пытается разнообразить способы мышления, он уже воспитан мыслительно определенным образом. Он может остаться мыслительно неразвитым, и в малой мере получить вред. Или может пытаться улучшить свое мышление – того вида, которым владеет. И тогда он идет по той дороге, по которой сейчас двигается вся наука. Обозначать словами это направление – мало смысла, как мне кажется. Эти слова почти никто уже не понимает – точнее, этикетки воспринимаются, но не ловится смысл, который за этими словами стоит. Можно об этом сказать по впечатлениям от такого мышления. Оно очень холодное, вымораживающее. Это точное мышление, с одной стороны – беспристрастное (то есть там все в одну цену), с другой – чрезвычайно эгоистичное, избавиться от эгоизма там нельзя – мышление все рассматривает как средство. Вот такое точное холодное эгоистическое мышление. И когда современный человек стремится стать лучше в когнитивном смысле, он продвигается по этому мыслительному пути.

Если же человек познает душой, с помощью представлений, которые сами вырастают в его душе при тщательном изучении предмета, он до какой-то степени защищен от этого холода. Опасность тут другая: это познание подчеркнуто-личное. Это знание, которое вполне может оказаться полезным лишь лично тому, кто так думает – в каких-то внутренних его смыслах. Это не общее знание, не полезное знание. Не для внешнего мира. Говоря совсем простыми словами, это вполне может быть самообман, который является ложью относительно предмета исследования и смысл которого только в том, что он производит какие-то изменения в личности исследователя. Какие? Обычно те, что ведут от мира, от внешнего мира в личную вселенную.

Говоря сказочным языком, либо человек идет к смерти с холодным рассудком, точно видящим всё кроме своего состояния, либо тонет в иллюзиях, оставаясь покуда живым. Что лучше – обычно решает сам человек. Каждый путь настолько неприятен, что грехи другого полюса очевидны и легко составить убедительную речь о том, как плохо идти другим путем.

Поэтому говорится, что использовать второй «горячий» путь следует скорее для поддержания равновесия, для того, чтобы оставаться живым.