Краткая история российских спецслужб в ХХ веке

В связи с интервью председателя ФСБ Бортникова всплыл миф о том, что СССР-Россия как-то управлялись НКВД-ФСБ. Нет, спецслужбы никогда не играли важной политической роли. Я понимаю, что этот миф всплывает по принципу «царь хороший, бояре плохие» и НКВД оказывается «боярином». Тем более, что история пишется не родственниками бывших руководителей спецслужб, а родственниками бывших политических руководителей, которым, конечно, помнится в качестве виновника следователь, а не сосед по дому. Но сейчас, когда раскрыто и изучено столько архивов – про принятие решений в 1930-е известно всё существенное, непонятно, как этот миф может быть таким живучим.

Думая об этом, составил краткую историю российских спецслужб/госбезопасности в ХХ веке. Конечно, когда излагаешь столетнюю историю на трёх страничках, поневоле упрощаешь. Но в этом и смысл – легко быть историчным, если пишешь трёхтомник; трёхстраничный синтез требует дополнительных усилий. Что хорошо видно - ни в какой момент не было никакой "власти КГБ", как бы это ни хотелось мифотворцам с теми или иными позициями.

«Закат империи»

Российская империя начала ХХ век с одной из самых больших, по численности и задачам, и разветвлённых структур полиции и спецслужб. Эти структуры гнили вместе с другими имперскими структурами и фактически перестали существовать в ходе революции 1917 года.

«Начальный этап строительства коммунистического государства»

Новые спецслужбы были созданы под непосредственными руководством лидеров коммунистической партии и ни в какой момент не были самостоятельной силой. Руководство полиции/спецслужб после ранней смерти Дзержинского не входили в высшее политическое руководство страны (в отличие, например, от руководства армии). Все решения, связанные с террором – и институциональные, и индивидуальные – принимались непосредственно партийными органами (часто – лично местным лидером или комиссаром в зоне военных действий). Высшая точка влияния достигнута к 1933-34 году, но и тогда руководитель ОГПУ Ягода не входил в «высшее руководство».

«Большой террор»

Самый первый этап масштабный политического террора, который привёл, к концу 1930-х, фактически единоличной власти Сталина, начался с установления прямой контроля партийной верхушки над органами внутренних дел (НКВД). Главой НКВД был назначен секретарь партии Ежов, прежние внутренние структуры были фактически упразднены, а многие руководители казнены («политический блок») или лишились влияния («хозяйственный блок»). Хотя аресты и казни проводились сотрудниками НКВД, все основополагающие документы террора готовились в секретариате ЦК партии, а все ключевые решения – и массовые, и индивидуальные (например, о казнях по спискам) – принимались узким кругом членов Политбюро ЦК. Самые жестокие репрессии в регионах или в отраслях промышленности и государственных министерствах осуществлялись под непосредственным руководством партийных эмиссаров из центра (например, Маленков, Каганович, Хрущев, Микоян, Ворошилов неоднократно участвовали в таких мероприятиях).

В этот период вся деятельность спецслужб сводилась к борьбе с политическими противниками Сталина и Ко - и внутри страны (например, с Зиновьевым и его последователями), и вне (Троцкий, белые генералы). Понятно, что борьба с политическими противниками конкретного лидера не является защитой безопасности страны, так что, фактически, госбезопасностью в 1930-е никто, кроме части внешней разведки, не занимался. Фальшивые обвинения против лидеров оппозиции и руководства армии в «шпионаже» сделали невозможной борьбу с настоящими немецкими шпионами (полноценная контрразведка была создана только по ходу второй мировой войны).

Весь период 1934-39 органы НКВД (и, в меньшей степени, внешняя разведка) находились под непосредственным и прямым управлением партийной верхушки («Сталина и его окружения», а не всего партийного руководства).

«Берия и его последствия»

«Период Берии» 1939-53 (условно, потому что его кураторство над спецслужбами прерывалось и даже переходило к его политическим противникам) отчасти являлся продолжением предыдущего – во всяком случае, он начался в 1939 году с масштабной чистки органов («ежовского призыва») новой группой партийного руководства во главе с секретарем Берией. В этот период в руководство НКВД-НКГБ попали какие-то откровенно уголовные типы (братья Кобуловы, Деканозов, Рюмин, Гоглидзе). Никто из них не имел никакого собственного политического веса. Все они были осуждены (частично по содержательным, частично по фальшивым обвинениям) и казнены в 1953-54. Тогда же были казнены кадровые сотрудники ОГПУ-НКВД-НКГБ, ставшие руководителями (Абакумов, Меркулов). Вместе с ними, а также в отдельных процессах были осуждены десятки сотрудников спецслужб. Часть руководства, руками которых осуществлялась чистка (Круглов, Серов) были отправлены на пенсию чуть позже.

Ни в какой момент в 1941-1953 года органы госбезопасности не были самостоятельной политической силой. Этот период прекрасно изучен и документирован и всё, что известно о механизмах политических репрессий и террора, руководстве повседневной хозяйственной и военной деятельностью говорит о том, что решения рождались, готовились и принимались внутр политических органов. Деятельность спецслужб была полностью подконтрольна высшему политическому руководству. Однако попытка Берии захватить власть после смерти Сталина (за день до этого он стал первым зампредом Совмина и министром объёдиненного министерства госбезопасности и внутренних дел), имела большие последствия – после смещения Берии новое руководство старательно реформировало сложившиеся к этому моменту структуры.

«Межвременье»

Реформы спецслужб после смерти Сталина состояли в (а) ликвидации руководителей и их непосредственных подчиненных (см. выше) и (б) уменьшении политического веса разукрупненных структур. Не только были вычищено (казнены или осуждены к длительным срокам как Судоплатов и Эйтингон) всё, связанное с предыдущими руководителями, не только Берией, но и его противниками, но и новые назначения специально делались по принципу «внешний человек без политического веса». Шелепин, Семичастный, Дудоров, Щелоков – прекрасные примеры; руководство министерствами, разросшимися в военное и послевоенное время было поручено людям, не представлявшим собственной политической силы и, судя по дальнейшему развитию событий, не имевших собственных политических перспектив. Это полностью укладывалось в интересы нового, многолового политического руководства. Этот принцип не подвергался сомнению даже в период относительного политического доминирования Хрущева (условно, 1957-1963). В этот же период внешняя разведка и отчасти дипломатия «институционализируются» (защищают абстрактные «интересы страны», а не индивидуальных лидеров, их контролирующих), исторически, возвращаясь к своей дореволюционной, имперской роли.

«Эпоха Андропова»

Несмотря на то, что Андропов сделал партийную карьеру и был назначен руководителем органов госбезопасности как инструмент политического контроля, полностью аналогичный Ежову, Берии, Шелепину и Семичастному (а не Абакумову, Меркулову, Круглову или Серову, кадровым госбезопасникам) он, впервые со времён Ягоды (и в большей степени), стал «представителем спецслужб в высшем политическом руководстве». Андропов не просто входил в ЦК и Политбюро, он входил в «узкий круг» принимающих решения по всем вопросам и даже на несколько месяцев стал высшим руководителем государства. При нём КГБ институционализировался и бюрократизировался. Впервые в ХХ веке можно говорить про «собственные интересы КГБ» в том же смысле, в котором можно говорить про «собственные интересы оборонной промышленности» или «собственные интересы армии». Можно говорить и про «институциональное доминирование» - именно тогда интересы КГБ стали продвигаться другими государственными органами (например, судами в делах провозащитников или органами здравоохранения в «карательной психиатрии). Тем не менее и в этот период высшее политическое руководство сохраняет контроль над основными процессами: в частности, хорошо документированы и в основном открыты дела «диссидентов», по которым видно, что все ключевые решения, даже на индивидуальном уровне (Сахаров, Солженицын, Буковский) принимались высшими политическими органами, а не внутри спецслужб.

«Информационное влияние» спецслужб в андроповский период пока неясно: с одной стороны, в КГБ и разведках тратились значительные интеллектуальные и материальные ресурсы на подготовку аналитических материалов для высшего руководства. С другой стороны, нет особых свидетельств, что эти аналитические материалы имели ключевое, а то и хоть какое-то значение для принятия решений. По ключевым экономическим и политическим решениям второй половины 1980-х роль «аналитики КГБ» была минимальной. Судя по раскрытым материалам подготовки к военному перевороту 1991 года, качество политической аналитики было очень низким. (Впрочем, никакой хорошей политической аналитики не наблюдалось тогда и в других источниках.) Аналитические основания «андроповских реформ» пока не раскрыты, но они, конечно, были крайне низкого качества в области экономики (хуже того анализа, который готовился в академических институтах и аппарате ЦК, хотя и это было очень плохо). Возможно, там были собраны адекватные данные о коррупции в высшем руководстве и руководстве национальных республик, но надо ждать раскрытия архивов для того, чтобы это подтвердить.

В целом нет оснований говорить, что КГБ каким-то образом определяло политику страны в 1960-80-е, но в условиях политической стагнации, когда общее направление развития определялось столкновением интересов «мегаведомств», спецслужбы были одним из этих политических влиятельных мегаведомств.

«Реформы Ельцина»

«Реформы Ельцина» КГБ и других спецслужбы были сочетанием преобразований по типу «развал империи», когда реструктуризация происходит просто из-за развала и отмирания госорганов, и «посталинских реформ», направленных на разукрупнение, децентрализацию и снижение политического влияния мегаведомства. В то же время не видно ни одного кадрового решения Ельцина, которое было бы прямо продиктовано мотивом «кто угодно, лишь бы легковес»; не видно «семичастных» и «янаевых». Было сделано масштабное и последовательное разукрупнение – разделение КГБ на множество разных организов. Также произошло значительно снижение численности сотрудников (не столь умышленное, сколь произошедшее самое собой из-за экономического кризиса). На это снижение численности ведомоство было обречено тем, что очень сильно раздулось в предшествующий период, но массовый исход сотрудников силовых органов – один из самых негативных опытов 1990-х. Это одновременно увеличило предложение на криминальном рынке «защиты прав собственности» (при том, что распад госорганов и новая реальность создали спрос на эту защиту) и заложило основы мощного ресентимента у тех, кто не хотело участвовать в криминальном рынке и не мог – в государственном. Будущим реформаторам – на заметку, тем более, что один из факторов для «новых 1990-х» - мощное разрастание силовых органов в период, предшествующий изменениям – мы уже имеем.

В 1990-е можно говорить о «роли спецслужб» в том смысле, в котором о ней можно говорить в других странах – это были государственные органы, у которых также были свои ведомственные интересы. ФБР при Гувере вовсе не всегда было подотчётно политическому руководству страны. В то же время, оно было до какой-то степени подотчётно и, уж конечно, никак нельзя сказать, что оно хоть в каком-то смысле чем-то управляло и рулило.