Андреев А.Ю. «Геттингенская душа» Московского университета (из истории научных взаимосвязей Москвы и Геттингена в начале Х1Х века).
http://www.hist.msu.ru/Science/HisUni/GOTINGEN.htm http://www.1543.su/VIVOVOCO/VV/PAPERS/HISTORY/UNIVER.HTM
"С середины XVII века Геттинген входил во владения ганноверских курфюрстов, а к тому времени, о котором мы ведем рассказ, за их династией закрепился и английский королевский трон. Вступивший на престол в 1727 году король Англии и курфюрст Ганновера Георг II ознаменовал первое десятилетие своего правления величайшим благодеянием. В 1734 году он утвердил устав, привилегии и штат, а 17 сентября 1737 года произвел торжественную инаугурацию нового университета, прославившего не только Ганновер, но и всю Германию. Университетский проект восходил еще к великому Лейбницу, который представил его отцу курфюрста, но воплощение проекта, целиком является заслугой замечательного немецкого просветителя и покровителя науки барона Герлаха Адольфа фон Мюнхгаузена (которого нельзя путать с его известным современником и однофамильцем, прославленным литературным героем, бароном Карлом Фридрихом Иеронимом).
Разработанный Мюнхгаузеном устав Геттингенского университета наилучшим образом отвечал принципам эпохи Просвещения, о которых мы говорили выше. На первое место среди них барон ставил терпимость и взаимоуважение ученых, золотую libertas philosophandi – свободу научного поиска. Сохраняя в качестве куратора университета высшую надзирающую власть, он помогал налаживать ученую жизнь, занимался приглашением профессоров, стремясь к укреплению самостоятельности университетской корпорации. В свою очередь, Георг II, возведенный в почетную должность “великого ректора”, не отказывал университету в материальной помощи. Должности профессоров щедро оплачивались, а денежный поток из Англии позволял приобретать лучшее учебное оборудование и формировать библиотеку, которая уже через несколько десятилетий представляла собой уникальное, если не лучшее в Германии, университетское книжное собрание. Можно также отметить и последовательно проведенный в уставе светский характер университета: хотя, следуя традиции, в Геттингене существовал богословский факультет, он не занимал, как это полагалось, главенствующего положения, уступая его философскому, а также был лишен права цензуры.
Вследствие таких благоприятных для развития науки обстоятельств, Геттингенский университет быстро достиг европейской славы. В течение XVIII века здесь преподавали такие знаменитые ученые как физиолог Галлер, географ Бюшинг, астроном Майер, физик Лихтенберг, филологи Гесснер и Гейне, историк Шлецер, юрист Пюттер (последний был не только родоначальником современного государственного права, но и первым жизнеописателем Геттингенского университета). В 1751 году было основано Геттингенское научное общество – закрытое собрание ученых, выпускавшее научные труды и объявлявшее конкурсные задачи, авторитет которого скоро сравнился с ведущими европейскими Академиями.
Немалую роль в росте популярности Геттингенского университета сыграл его “благородный”, привилегированный характер. Покровительство английского королевского двора и обучение принцев, привилегии и высокие чины, которые имели профессора университета, современный характер преподаваемых наук, особенно политических, способствовали привлечению сюда студентов-дворян и даже титулованной знати. В конце XVIII века к ним присоединяются и российские дворяне. С другой стороны, славу университета поддерживают его собственные выпускники, которые разъезжаются по всему ученому миру. Попадают они и в Россию.
...С другой стороны, Куницын, преподававший Пушкину естественное право, вложивший в него многие гражданские идеи эпохи Просвещения, был для юного поэта олицетворением свободного мыслителя, лучшим представителем того общественного типа, который передала России немецкая наука.
Итак, период активного общения Московского и Геттингенского университета в начале XIX века, с наступлением Отечественной войны подошел к концу и длился, таким образом, не более десятилетия, Новые русские студенты больше не направлялись в знакомую обитель учености (за все последующие полтора десятилетия их набралось не более пяти человек). Постепенно и в Москве исчезает поколение немецких профессоров: большая их часть не переступает рубеж 1812 г., некоторые умирают, иные (как наш И.Т.Буле) возвращаются на родину. Прекраснодушной мечте “выучиться по-русски и написать историю Петра Великого”, с которой многие отправлялись в Россию, так и не суждено было воплотиться.
И все же главная цель, ради которой тратили силы организаторы контактов, Гейм, Шлецер, Мейнерс, Муравьев, была достигнута – произошла первая подлинная встреча русского высшего образования с европейской наукой. Понимая всю меру преувеличения, которую допускают некоторые историки, говоря, что Московский университет в первом десятилетии XIX века был “своего рода копией Геттингена”/35/, мы находим в этом суждении изрядную долю истины. Действительно, лучшие традиции западной научной мысли некоторое время жили в Москве, и сам этот факт имеет огромное значение для первого русского университета. С другой стороны, Геттинген не только внес вклад в образование четырех будущих русских профессоров (Воинова, Двигубского, Болдырева и Тимковского), он заразил посещавших его молодых людей атмосферой научного творчества (и, как следствие, свободомыслия), которые постепенно органично войдут в русскую культуру пушкинской поры. Процесс усвоения прошел также быстро, как легко забылись и его зачинатели: это позволило позже Герцену, как мы помним, вволю смеяться над пережившим свое время Рейссом, или над собственным дядей-“химиком”, ставившему нескончаемые научные опыты, которыми тот увлекся с университетских времен. Но насмешки оказались возможны лишь благодаря подлинным достижениям русской университетской науки первой половины XIX века. А их появлением мы во многом обязаны существованию у Московского университета “геттингенской души”.
Геттингенский университет - это целый этап преобразования средневековых университетов в современную модель. То есть это не один из многих университетов, в которых происходит много чего, а образец, который потом перенимался другими университетами, это ступенька на пути к реформам Гумбольдта и становления в самом начале XIX в. немецкой модели университета, из которой потом выросло доминирование немецкой науки - она обогнала конкурентов и на сто лет стала лучше в Европе (и мире, конечно). Сломали ее мировые войны.
"С другой стороны, внутренний смысл преобразований, происходивших в немецких университетах, превосходил рядовое изменение форм преподавания. Рождался не просто современный университет, но и новая немецкая модель развития современной науки. В отличие, например, от научного процесса в Англии, где большую роль могли играть “кабинетные” ученые, находившиеся в более или менее тесных отношениях с одним или несколькими учеными обществами, или Франции, которая в послереволюционное время приняла техническую систему образования, подчинив науку нуждам развития государства, в Германии к концу XVIII века сложился принцип единства научного исследования и преподавания внутри самостоятельного, хотя и пользующегося государственной поддержкой, но свободного от давления внешних сил, самоуправляющегося университета. Немецкая наука лишена одностороннего внимания к сфере теории или практики, но всегда направлена на свободный научный поиск. Если при схоластическом обучении предполагалась, что истина уже дана, а задача преподавателя – лишь передать ее в неискаженном виде, то новый университетский профессор исходит из мысли, что истину можно и должно искать, и его цель – побудить слушателям к этому, сделать их равными участниками процесса познания. Свобода в науке понимается прежде всего как свобода излагать свои мысли с кафедры, выбрать предмет обучения и направление научного исследования согласно своим интересам, для чего вместо прежнего, жесткого контроля и регламентации университета утверждается приоритет живого, неравнодушного общения профессоров и студентов. Принцип “трех свобод” – преподавания, обучения и исследования – лежит в основе статуса университетских корпораций нового времени.
Именно немецкую модель университетской науки принимает в XVIII веке и Россия. Причину этого легко объяснить давностью и прочностью ее научных контактов с Германией (вспомним, что и сама необходимость развития науки и ее польза для государства утвердились в сознании Петра I после бесед с Лейбницем). Учившийся в Марбурге у Х.Вольфа Ломоносов, представляя план для учреждения первого русского университета, имел перед глазами как образец именно немецкий тип высшего учебного заведения. Просвещенный И.И.Шувалов, переписывавшийся со многими светилами европейского ученого мира, приложил все усилия, что пригласить в Москву достойных профессоров, способных заложить прочный фундамент для будущего расцвета науки в Москве."
В целом эта модель связана с государством: университеты пошли под власть государства, а государству хватило ума контролировать не все, оставляя множество университетских свобод. Как кажется, интересно обсудить - эта модель XVIII в., тогда государство было на восходе, и выигрывали те, кто мог с ним договориться. А сейчас разумно сильнее интегрировать университет с государством? Мюнхаузен был бы за. Он скрестил эти две половинки свой лошади и смело поехал вперед.
Сейчас это получается? Или имеет смысл переходить к частным университетам?
Комментарии (0)