Четыре потерянных года

В начале октября 2002 года я приехал из Москвы в Бонн, где мне предстояло провести год в качестве визитора Института Макса Планка. Это был мой последний постдок. Обосновавшись в Бонне, я начал размышлять о том, как провести предстоящий год. Чем заняться?

В столе у меня -- в Бонне? или они остались в Москве? кажется, все-таки в Бонне -- лежали записи, сделанные при подготовке серии неформальных выступлений про производные категории второго рода, состоявшихся в Принстоне весной 1999 года. В компьютере сидела серия писем по полубесконечной гомологической алгебре, написанных летом 2000 и только что прошедшим летом 2002 года. Там же, в компьютере, лежал совсем недлинный файл с диссертацией 1998 года, которую нужно было только немного пере- и дописать с учетом идей 2001 года, и можно было отдавать в редакцию. Наконец, там же, в компьютере, висела оставленная еще в 1996 году рукопись книжки про квадратичные алгебры.

Ни одним из этих текстов я, однако, заниматься не стал. Повозившись немного с обновлениями архивных версий препринта про когомологии Галуа и расширения полей, я принял в итоге решение попытаться в предстоящем году придумать подход к доказательству какой-нибудь из версий гипотезы свободности Богомолова. Ничего из этого не вышло, и с прошествием месяцев мои занятия математикой просто сошли на нет. Вернулся к интенсивной работе я только весной (а по-настоящему, так даже и осенью) 2006 года, проведя большую часть 2005-06 годов в размышлениях на тему, чем заниматься дальше.

Какой смысл был тратить целый год на практически заведомо бесплодные попытки доказать гипотезу, которую много лет пытался, но так и не смог доказать Ф.Б.? Да, у меня не получалось в те годы писать длинные тексты (и судьба рукописи книжки про квадратичные алгебры, к которой я так, в сущности, и не смог прикоснуться снова после 96 года, лучшее тому свидетельство). Может быть, возьмись я в 2002-03 годах писать статью про производные категории второго рода, это только создало бы дополнительные психологические блоки и еще больше отдалило момент доведения ее до готовности. И все-таки -- что я тогда имел в виду?

Я думаю, ответ состоит в том, что в 2002 году я все еще смотрел на вещи глазами человека, пытающегося сделать карьеру в математической академии. Я мог недооценивать тогда потенциальную популярность работы про производные категории второго рода, или, тем более, книжки про квадратичные алгебры -- и все-таки я верно отдавал себе отчет, что ни та, ни другая не позволит мне занять позицию профессора в таком университете, в котором мне было бы удобно работать. Я решился использовать последний шанс попытаться все-таки прославиться, доказав какую-нибудь знаменитую гипотезу.

К октябрю 2006 года, после трех лет безработицы, я находился уже в состоянии достаточно глубокого отчаяния, чтобы не думать о карьере. Мой взгляд ловил уже не возможности заработать признание публики; он искал возможности для того, чтобы хотя бы самому себя продолжать считать, или вновь начать считать, математиком. В этом состоянии я однажды утром встал с дивана и начал писать самую сложную и, вероятно, поныне самую неприступную из моих работ -- монографию по полубесконечной гомологической алгебре.

Может быть, поэтому мне и не удавалось на протяжении стольких лет изложить на бумаге свои важнейшие работы? Хотелось одновременно отразить свой взгляд на предмет и получить в итоге продукт, привлекательный и доступный для читательской аудитории. Потребовалось отказаться от одной из этих двух целей, предоставив аудиторию ее собственной участи, чтобы статьи и книги начали писаться.

Теперь же, полторы тысячи страниц математического научного текста спустя, что я могу сказать? Едва ли кто-либо или что-либо может разубедить меня теперь в том, что я состоялся как математик. Разве что чудо может убедить математическое научное сообщество в глубине и важности моей работы в достаточно скором времени, чтобы это помогло мне найти себе место среди людей на оставшуюся часть жизни.