Ужас в Кокшане

«Путешественники, проезжающие по северной части Менделеевского района и сворачивающие по ошибке в сторону за Икским устьем, неожиданно для себя оказываются в удивительно мрачной местности. Дорога постепенно идет вверх, и ее все плотнее обступают дремучие удмуртские леса. Деревья в здешних местах кажутся выше обычных, а травы и заросли намного гуще. Возделанные поля встречаются редко и выглядят бедно, а старые дома, разбросанные по околице, выглядят угрюмыми и запущенными.

Из полей взору случайного путешественника открываются леса. От них исходит непонятное беспокойство; макушки елей слишком остры, чтобы выглядеть естественно; на некоторых можно видеть засохшие от ядовитых ветров ветви.

Грунтовую дорогу то и дело пересекают ручьи и глубокие лужи. Сделанные наспех деревянные мостки, перекинутые через них, не вызывают доверия. В лесных дебрях и болотах слева и справа от дороги царят вечные темень и гробовая тишина, вызывающие дрожь, особенно в вечерние сумерки, когда воют невидимые полчища козодоев и бесчисленные светлячки танцуют под кваканье жаб. Чем ближе к Кокшану, тем плотнее к дороге подходит черный непроходимый лес: путешественник инстинктивно хочет отдалиться от него, но дорога неумолимо ведет его вперед, и за старинным прудом взору вдруг открывается деревушка, притиснутая к обмелевшей реке столетними елями. Однако вид деревни не приносит успокоения: ветхие дома, единственный магазин и позапрошлого столетия здание с разбитыми окнами и заколоченными дверями, по неизвестным причинам никак не используемое.

Чужие редко бывают в этих местах; а когда эту местность далеко обошли все трассы и железные дороги, не стало видно и туристов, хотя пейзажи здесь не лишены известной привлекательности.»

Мопед Текст не мой — это первые строки рассказа Лавкрафта «Ужас в Данвиче», где название американской деревушки заменено на Кокшан. И тем не менее описание совсем не выглядит искусственным, все как будто писано автором с натуры. Именно такие чувства вызывает визит на развалины Кокшанского завода, некогда крупнейшего в мире, а теперь оставившего после себя небольшое сельцо на сто человек с сомнительной экологией.

Субъективная необходимость написания об этой деревушке и о заводе отдельного поста обусловлена двумя обстоятельствами. Во-первых, мне предстоит работать там некоторое время в качестве руководителя этнографической экспедиции (подробности см. ниже, было бы интересно испытать возможности этнографических методов в историко-экологических исследованиях). Во-вторых, информации о нем в интернете практически нет. Если, например, о Тентелевском заводе в Петербурге (ныне «Красный химик») написано достаточно, то о Кокшанском, который по выработке некоторых веществ — и, очевидно, по степени экологической опасности — опережал своего столичного конкурента в несколько раз, знают только узкие специалисты. Одна из причин заключается, конечно, в том, что рассматриваемый завод располагался в глухой провинции. Однако тем более интересно, что продукция, произведенная в затерянной среди удмуртских лесов деревне, пользовалась большим спросом в Голландии, Германии и Франции, настолько большим, что местной плиткой была вымощена площадь перед Нотр-Дам де Пари.

Основан Кокшанский завод был в 1850 году в совершенно дикой местности, где на землях князей Ямбулатовых, знатного, но разорившегося татарского рода, чудом сохранившегося еще со времен Казанского ханства, жило три марийские семьи. Спустя 5 лет произведенный там хромпик уже был удостоен серебряной медали Департамента торговли и мануфактур, а завод получил право использования государственного герба. Дело в том, что хромпик тогда использовался для дубления кож, изготовления фотографий, спичек и множества другой продукции, но ввозился из Великобритании, где производился из ресурсов, добывавшихся у нас на Урале. Естественно, цена хромпика включала в себя огромные транспортные расходы, и любое российское производство могло бы вытеснить иностранную химическую продукцию с отечественного рынка. Препятствовали этому только низкие ввозные пошлины, в связи с чем оптимальным местом для химического завода была близкая к Уралу глушь: здесь было недалеко до сырья, топлива — леса — было за глаза, и не было поначалу недостатка в дешевой, почти бесплатной, рабочей силе в лице местного крестьянства. В свои лучшие годы Кокшанский завод выпускал 1 140 тонн хромпика ежегодно — не считая нескольких других производств, возникших там позднее. Однако годы шли, в Вятской губернии проложили железную дорогу, потребности в химической продукции возросли, и завод перестал успевать за прогрессом. В 1868 г. многие цехи были перенесены в Бондюгу (современный Менделеевск), а в 1921 г., по решению советской власти, хромовое производство со всеми рабочими перевезли в Первоуральск.

На этом завод прекратил свое существование, но будет еще долго жить в народной памяти благодаря ужасам, которые творились вокруг и внутри него с 1850 по 1921 год. Химическая промышленность отличалась от всех остальных промышленных отраслей своей особенной экологической опасностью: здесь токсичными были не только отходы производства, но и окончательный продукт, а последствия технологического процесса для здоровья людей и окружающей среды в середине XIX в. еще почти никем не изучались. Как следствие, жители соседних деревень часто жаловались, что газы, выпускавшиеся заводом, «съедали» на их полях весь урожай; отходы завода никуда не вывозились и распространяли в округе «тяжелые смрадные зловония». Ежегодно эта свалка размывалась весенним половодьем, и грязная ядовитая жижа долго стекала в протекавшую рядом реку, отравляя воду, в результате чего «мертвые рыбы плавали по поверхности целыми стадами». Доходило до того, что погибал даже домашний скот, пасшийся на берегу отравленной реки в 20-ти километрах ниже по течению.

Периодические издания в начале ХХ века писали, что, когда дымили заводские трубы, шедшие мимо лошади падали на колени, а их наездники — в обморок, и с ними, наездниками, приходилось долго «отваживаться молоком или водкой». Ядовитые испарения в атмосфере, по уверениям современников, чувствовались даже на значительном расстоянии от химического производства: «Если вы находитесь летом в поле версты за 3-4 от завода и если на вас подует ветер, донесет заводской дым и копоть, то вы, как непривычный человек, непременно постараетесь убраться с этого места или же вы обвяжете платком ваш нос».

Что касается заболеваемости рабочих, то медицинская администрация Вятской губернии уверяла, что она редко превышает 15%, а случаи серьезных профессиональных заболеваний вообще неизвестны. На самом же деле масштабы заболеваемости на заводе были, без преувеличения, уникальными: на хромовом производстве различными профессиональными заболеваниями болели от 90 до 100% — больше уже просто не может быть. Современники утверждали, что холщовой рубашки рабочему не хватало и на неделю, так быстро ее разъедали ядовитые испарения. Надо ли говорить, что похожим образом атмосфера цехов влияла и на дыхательную систему — большинство служащих Кокшанского завода имело отверстия в носовой перегородке разной величины: у кого-то в него могло пройти гусиное перо, у кого-то носовой хрящ был полностью изъеден витавшими в воздухе веществами.

К настоящему времени завод оставил после себя огромное кладбище с полусгнившими крестами и три террикона, хорошо заметных в Google Earth:

Рядом с этими кучами по-прежнему живут люди — выращивают урожай, пасут скот, пьют воду и т.д. Получается, что завод, основанный в 1850 и закрывшийся в 1921, по-прежнему продолжает свое темное дело.

Этим, собственно, и вызвано желание поехать в Кокшан и побеседовать с местными жителями на предмет экологической обстановки в их деревне. Кроме того, среди них должны были остаться потомки рабочих, которые наверняка могут поведать что-то интересное — что-то, что может быть должным образом записано и «пришито к делу». Если уж жители близлежащей Елабуги помнят времена, когда реки текли в нескольких километрах от нынешних русел, то предания о событиях столетней давности тем более должны были сохраниться. О том, чем эта затея закончится, напишу в подробностях в ближайшие дни.

Источник env_historian

Кокшанский химический завод полтора столетия спустя

В прошлом посте я уже описал в нескольких словах особенности химического производства на Кокшанском заводе и все вытекавшие из него (в прямом и переносном смысле слова) экологические последствия — ядовитые стоки, почти стопроцентную заболеваемость рабочих, токсичные отвалы отходов, сохранившиеся до наших дней, и многое другое. Не так давно наконец появилась возможность посетить это чудесное место с небольшой этнографической экспедицией, пообщаться с местными жителями и выяснить, что больше всего им запомнилось из санитарных и экологических проблем 150-летней давности.

Полученные материалы, их анализ и выводы я оставлю для научной статьи, а здесь сосредоточусь на том, о чем в статье не напишешь, но что тоже имеет некоторое значение для исследования.

Вообще, север Татарстана и юг Удмуртии — довольно колоритная местность, где природа становится все более дикой (да простит меня Уильям Кронон), а дороги плохими, извилистыми и однополосными. Избы здесь строят так же, как и в позапрошлом веке. Примерно к той же эпохе относятся почти все общественные здания — школы, больницы, сельские клубы, и, разумеется, церкви, которые серьезно отличаются от обычных православных храмов. Благодаря полному отсутствию куполов и колоколен они больше напоминают печку из мультика «Вовка в Тридевятом царстве», чем религиозные сооружения.
Читать далее